Вадим Борисов, Леонид Бородин, Игорь Шафаревич, Игорь Хохлушкин.
ОТ РЕДАКЦИИ
Нам недавно переслали для публикации письмо четырех из Москвы. Имена известные, а потому это письмо ставит в тупик. Первая его часть дает искаженное представление об эмигрантской прессе. Авторы говорят о «кампании против о. Дмитрия Дудко» и создают тем самым впечатление, что в означенных органах печати были исключительно отрицательные высказывания относительно этого священника. На самом же деле в них в отделе «Письма в редакцию» (за письма в редакцию сама редакция не отвечает) велась дискуссия относительно некоторых мест в письмах и статьях, подписанных именем о. Дудко.
Так в нашем журнале было напечатано только одно письмо с сомнениями в № 14 и другое, скорее восторженное по отношению к о. Дудко, в № i6. В «Нашей стране» велась более длинная дискуссия, в ходе которой было больше восторженных писем об о. Дудко, чем таких, в которых высказывались сомнения. Назвать это «кампанией» совершенно невозможно.
Так же неточно цитируются примеры отрицательных выражений. Они вырваны из контекста и вызывают совершенно иное впечатление, чем в контексте. Например, слова «слабоумие» и «чушь» относились совсем не к мыслям о. Дудко, как утверждают авторы письма, а к факту опубликования призыва тайно засылать епископов в Советский Союз. Если их засылать тайно, то зачем же публиковать это явно? Это вызвало недоумение, в связи с чем мы, например, высказали предположение, что это вообще писал не о. Дудко или что он именно такими странностями в письме хотел указать, что пишет его под давлением, что он несвободен. Это не только не кампания против о. Дудко, но, наоборот, попытка объяснить себе это странное письмо, не затрагивая о. Дудко.
В связи со странными искажениями в письме четырех того, что на самом деле писалось в эмигрантской прессе, у нас встает следующий вопрос: имеют ли авторы, живущие в Москве, широкий и свободный доступ ко всей эмигрантской прессе? Или их информирует кто-то, выдергивающий из эмигрантской прессы отдельные куски
или даже отдельные слова и дающий им тем самым искаженное представление об этой прессе?
Если они имеют широкий и свободный доступ к эмигрантской прессе, то этот номер нашего журнала до них дойдет — мы сами все же не решаемся послать его кому-либо из авторов по почте из опасения им повредить. Но в предположении свободного доступа к эмигрантской прессе следует думать, что этот журнал до них дойдет. В этом случае мы просим авторов письма как можно скорее ответить нам и объяснить, чем вызваны явные передержки и искажения, которые имеются в печатаемом выше их письме.
Если мы ответа не получим, то будем предполагать, что авторы письма информируются кем-то однобоко и неправильно. В этом случае нам остается только пожалеть, что они стали жертвами дезинформации.
Предположение, высказанное во второй части письма, что КГБ при аресте о. Дмитрия Дудко ориентировался на эмигрантскую прессу, вряд ли можно взять всерьез. Не говоря о том, что КГБ с эмиграцией не считается, для нас, христиан и свободных людей, ясно, что мы будем по мере слабых сил заступаться за каждого узника коммунистической тирании, независимо от того, согласны мы с тем, что он пишет, или нет, понимаем мы его или нет. Наш журнал в № i6 опубликовал такой же протест против ареста о. Дудко, как в № 15 — против ареста о. Глеба Якунина. Разницы мы не делали.
Но отказаться от свободного обсуждения возникающих вопросов и проблем мы не можем, иначе мы предали бы то, что является единственным оправданием нашего эмигрантского бытия, — свободную российскую прессу, задавленную на нашей родине.
Значительно раньше письмо четырех появилось в изданиях, выходивших в свет чаще, чем «Голос зарубежья». Так, в еженедельной газете «Наша страна», где наиболее широко велась полемика вокруг о. Дудко, письмо появилось тоже с комментарием, но с униженными извинениями, что они вообще что-то печатали, и заверениями, что в подлинности этого письма они не сомневаются, оно прислано таким лицом! Отчего Солженицын не выступил открыто? Отчего он не дал право прессе опубликовать его имя в связи с передачей этой прессе вышеозначенного письма?
Нужно ли говорить, что никакого ответа на наш комментарий мы не получили ни от четырех авторов, ни от Солженицына.
Отмечу в этой связи два небольших факта. В 1979 году, когда я была в Париже, Т. Великанова передала мне письмо от Шафаревича, где тот высказывал желание напечатать какую-нибудь свою статью в нашем журнале, причем сделал странный комплимент журналу, что он ие боится быть русским. Шафаревич писал, что если мы не захотим печатать статьи автора, живущего в СССР, так как мы — «голос зарубежья», то он это поймет. Ответ я должна была вручить той же Великановой.
Я не имела ничего против авторов из СССР, если оии не боялись печататься в нашем журнале, но, откровенно говоря, имела кое-что против самого Шафаревича, его ультранационализма и явного антисемитизма. Поэтому я ответила сдержанно, а именно: русская эмигрантская пресса вообще не боится быть русской, но мы не ярые националисты; я ничего не имею против авторов из СССР и, если он пришлет статью, благожелательно ее рассмотрю и решу, подходит ли она журналу; то есть то самое, что писала каждому, предлагавшему свои статьи. Шафаревич статьи ие прислал; думаю, он был разочарован, ожидая восторженного ответа, ведь нам предлагал свое сотрудничество автор с таким именем! Сама Великанова при нашей встрече в парижском кафе сказала мне, что наш журнал ей не очень нравится, ибо он слишком антикоммунистический.
От Бородина я получила, на сей раз через Красовского, издателя журнала «Вече» в Мюнхене, маленькое, написанное от руки письмо тоже об о. Дудко. От руки оно было написано, так как прежде тот же Красовский распространял письмо (якобы от о. Дудко) с похвалами своему журналу, напечатанное на машинке с машинописной подписью. Когда я усомнилась в подписи, одна сотрудница Красовского сказала наивно: «Но оно же подписано!» Я ответила: «На машинке. Хотите я напишу сама себе на машинке письмо от имени Брежнева и подпишу его фамилией, уверяю вас, машинка выстукает». Но ведь я не знала почерка Бородина, поэтому и письмецо от руки мне ничего не говорило. Красовский грозил разослать его во все органы эмигрантской печати, но, кажется, никто его ие напечатал. Красовский не Солженицын.
Но все это были лишь легкие уколы, а потом грянул удар молотом. В энтээсовском журнале «Посев», издававшемся во Франкфурте, и в журнале «Русское возрождение», издававшемся в Нью-Йорке, появилась статья о. Дудко, не то присланная им из тюрьмы, ие то
написанная до его заключения. Кто именно передал эту статью в журналы, я не знаю.
«Русское возрождение» издавалось недавно. Начал издание известный в Париже князь Сергей Оболенский. В прошлом он был участником движения младороссов под руководством А. Казем-Бека (оказавшегося советским агентом). После войны князь Оболенский стал советским патриотом (так называли в эмиграции людей, перешедших идейно на сторону Советского Союза) и даже, кажется, взял советский паспорт, но в СССР, однако, не поехал. Теперь он вернулся к своей надежде на возможность перерождение советской власти к лучшему и начал издавать журнал. Но князь был очень стар и болен, вскоре ои скончался. Журнал перенял о. Александр Киселев и перевел его в Нью-Йорк. До Второй мировой войны о. Киселев жил в Эстонии. Именно у него на богослужениях прислуживал мальчиком теперешний патриарх Алексий. После войны о. Киселев основал в Мюнхене Дом милосердного самарянина, где была русская гимназия, о которой я писала, но уехал в США раньше, чем я познакомилась с этим домом и гимназией (с о. Киселевым я встретилась в 1970 году в Нью-Йорке и даже останавливалась в его доме). Редактировал журнал Геннадий Андреевич Хомяков, тот самый, который написал литературно изумительные воспоминания о Соловках; он был редактором в издававшемся в Мюнхене американцами журнале «Мосты», а после его закрытия уехал в США. Журнал «Мосты» издавался с 1958-го до 197° года. Однажды там произошел следующий казус: редакция «Мостов» первой получила и опубликовала текст блестящего эссе Андрея Синявского (Абрам Терц) «Что такое социалистический реализм?». Либо в полученном редакцией тексте была ошибка, а редакторы ее не заметили, либо они сами не поиялн того, что хотел сказать Синявскийг ио вместо слова «телеология» (целеустремленность, от греческого «телеое» — цель) они напечатали «теология» (богословие). И Синявскому на советском суде потом ставилась в вину религиозная пропаганда… Но вернемся к нашему священнику.
В журнале «Русское возрождение» статья о. Дудко появилась под заглавием «Ночи бессонные». Не знаю, кто подсунул священнику для заглавия первые слова известного романса «Ночи бессонные, ночи безумные… речи бессвязные* В «Посеве» это заметили и озаглавили «Бессонные ночи», да и текст «посевцы» немного почистили. «Русское возрождение» ляпнуло все, как было. Статья была ужасная
Вакансия менеджер по продажа штрих код оборудование.