Словарь русской брани
Отставание отечественной лексикографии в описании бранной лексики — разумеется, вина не только цензуры. Даже сейчас, когда ее уже нет, словарная обработка соответствующей лексики и фразеологии все еще несколько отстает как от развития соответствующего сегмента русской языковой системы, так и от его отражения пишущими^ говорящими. Справедлива в какой-то мере констатация одного из самых молодых (а потому и особенно взыскующих) специалистов по «матологии» Е. Подвальной, которая подчеркивает, что вышедшие до сих пор словари русского мата, «как правило, составлены на низком научном уровне» (Подвальная 1996, 77). Этот же тезис убедительно и беспощадно доказывает и А. Ю. Плуцер-Сарно в своем основательном обзоре словарей русской нецензурной брани (Плуцер-Сарно 2000). Вот лишь несколько характеристик, даваемых им некоторым из них: «Из-за своей безграмотности и бедности материала словарь А. Флегона (1973) не может конкурировать даже с анонимными массовыми словарями, изданными полтора столетия назад» (с. 75); «По сути, словарь Drummond’a и Perkins’a (Drummond, Perkins 1987)—это исправленный (по возможности), переработанный и дополненный (слегка) "Флегон"»(с. 76); «Толковый словарь мата Н. Кабанова (1992)—это изуродованный до неузнаваемости американский словарик» (с. 77); «Работа А. Файн и В. Лурье (1991) названа "материалами к словарю", но по принципам сбора материала и его организации является незаконченным наброском к словарю интердиалектизмов» (с. 79).
Приговоры, как видим, суровые, но достаточно, справедливые. Признавая это, нельзя, однако, забывать, что отставание
лексикографии в этой области имеет в какой-то степени и известное экстралингвистическое, и общеметодологическое оправдание. «В настоящее время, — подчеркивает в послесловии к "Англо-русскому и русско-английскому словарю табуированной лексики" А. Волкова (который, кстати, А. Ю. Плуцер-Сарно также считает "плагиатом по-русски") президент Белорусской ассоциации коммуникативной лингвистики доц. Д. Богушевич, — идеальный справочник для табуированной лексики недостижим, поскольку все еще нет достаточно четкой классификации коммуникативных ситуаций и, естественно, прагматического и эмоционального эффекта употребления в них табуированной лексики» (Волков 1993, 125-126).
Лексикографам ничего не остается, как преодолевать экстралингвистические и методологические трудности конкретным, пусть и далеко не всегда идеальным, трудом. Вот почему, несмотря на мое первоначальное нежелание издавать свой словарь в России, в 1997 г. я принял все-таки предложения калининградских издателей и решился на это, понимая все опасности жанра и недочеты первого издания. Как и каждая книга, «Словарь русской брани» 1997 г. имел свою судьбу. Из-за «черного вторника», постигшего в тот год нашу экономику, практически все экземпляры этого издания пролежали на одном из книжных складов, не будучи распакованными, и лишь спустя несколько лет поступили в продажу, чтобы тут же разойтись (Мак-Киенго 1997).
За последние четыре года многое изменилось в отечественной лексикографии. Интенсивная работа с Т. Г. Никитиной, X. Вальтером и М. А. Грачевым над словарями русского жаргона (БСЖ; Вальтер; Мокиенко 2000; 2001; Грачев, Мокиенко 2000; Walter, Mokienko 2001; Walter 2002) позволила произвести и фронтальный пересмотр материалов данного словаря, а также усовершенствовать некоторые лексикографические принципы. Главное же — мы с Т. Г. Никитиной значительно дополнили и существенно «почистили» словник. Новые словари русского языка (в том числе жаргонные и словари брани), библиографический список которых предлагается читателю, дали немало для создания нового варианта словаря. Т. Г. Никитина провела широкие обследования в студенческой аудитории, позволившие объективно оценить масштабы экспансии брани и бранного словотворче-
ства в молодежной речи (такого рода материал см.: Никитина 1998). Не будем скрывать: нам, составителям, далеко не все, что приходится сейчас отдавать на суд читателя, ласкало филологическое ухо. Но как бы ни резало ухо то или иное слово или выражение, мы не имели права на их отсекновение из словника. Наша цель была показать читателю русское «поле брани» таким, каково оно есть во всем своем экспрессивном протяжении, без купюр и субъективных оценок.
Читатель уже видел, сколько лингвистических и культурологических проблем возникает при составлении словарей брани. Одной из общих трудных проблем инвективной лексикографии, как, впрочем, и лексикографии вообще, является проблема стилистической дифференциации описываемого материала. Известно, что даже наши самые большие и самые добротные словари характеризуются исключительной непоследовательностью и разнобоем (см., например, исследования по этой проблематике К. С. Горбачевича, Л. К. Граудиной, 3. А. Кёстер-Тома, Л. П. Крысина, Л. И. Скворцова, Г. Н. Скляревской, Б. С. Шварц-копфа, И. Л. Шмелевой и др.). Если же объектом стилистической квалификации становятся такие сферы описания, как русское просторечие, жаргон, арго или экспрессивная лексика, то объективное решение этой проблемы становится практически невозможным уже потому, что этот объект по своей экспрессивной (а потому и стилистически синкретичной) сущности весьма субъективен.
Показателен здесь опыт предшественников: в абсолютном большинстве словарей интересующего нас жанра (как русских, так и зарубежных) мы чаще всего вообще не находим стилистических помет. Абсолютно «беспометны», например, «Англо-русский и русско-английский словарь табуированной лексики» (Волков 1993) или толковый словарь «Русский мат» (Ахметова 1996). Исключением, в сущности, являются словарь А. Флегона (недостатки которого многими постоянно отмечаются), где пусть и непоследовательно и нетрадиционно, но попытка стилистической дифференциации все-таки делается, и словарь В. Буя (Буй 1995). Отказавшись от многих привычных в нашей лексикографии помет (например, прост.) и предельно сократив их число, авторы последнего сделали успешную попытку описать обсцен-ную русскую фразеологию в виде компактных стилистических
блоков: груб., неценз., неприл., эвфем. и др. Но даже такое разумно-осторожное лексикографическое решение не оказалось беспроблемным. Видно, например, что зона переходности между пометами неценз, и груб, весьма велика, а помета авт. относительна хотя бы потому, что в нашей фразеологии авторское (напр., процесс пошел) мгновенно переходит в общенародное, а народное (например, Вася, ты неправ) — в авторское.
Конечно же, проще всего, вслед за многими предшественниками, было бы оставить описываемую лексику неопомеченной, обезопасив себя от критики. Читатель, однако, вправе ждать от составителей попыток стилистической дифференциации даже для такого диффузного материала. Хотя бы для того, чтобы услышать их мнение и эту проблему серьезно обсудить. И читатель нашего словаря сам может убедиться, насколько предлагаемая нами общая система доминантных помет (обсц., прост., вулъг.-прост., грубо-прост., жарг., бранно, пренебр., одобр., неодобр. и др.) в своем статистическом целом выдерживается от начала до конца и насколько она отличается от системы помет в словарях близкого жанра. Предлагая эту систему, мы опирались в основном на систему стилистической квалификации, разработанную нами для описания экспрессивной лексики и фразеологии в «Большом словаре русского жаргона» (БСЖ).
Одна из противоречивых и постоянно подвергаемых пересмотру помет — прост, (просторечное), которая отражает неоднозначность самого явления просторечие, о котором лингвисты спорили и спорят (Bierich 2000). По наблюдениям Г. Н. Скляревской (1994, 32), «лексика, оцениваемая как просторечная, обнаруживает принципиально разные свойства как в отношении социальной отнесенности, так и по степени и характеру экспрессии», а соответствующая помета в отечественной лексикографии объединяет по крайней мере пять лексических разрядов слов:
1) лексика, обычная в непринужденной разговорной речи (курьерша, горловик, перловка, столярить);
2) экспрессивная разговорная лексика (заморыш, объедала; здоровяга, злющий, высоченный, корова ‘о толстой, неуклю-‘ жей женщине’, скулить ‘жаловаться’);
3) полудиалектная лексика, так называемое «внелитератур-ное просторечие» (теперича, вчерась, трафить, пользительный, хужеть);
4) лексика профессиональной разговорной речи (накладка ‘ошибка’, гуска ‘лишний конец у литеры’, изготовка, отгрузить, досол, отбраковка);
5) жаргонизмы (кол ‘единица’, сдуть ‘списать’, кореш ‘друг’). Столь широкий стилистический разброс языковых единиц,
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20