Словарь русской брани
ми «отражателями» были словари, издававшиеся исключительно за рубежом, то теперь бумеранг этой словарной продукции возвращается на «историческую родину» объекта описания. Практически все словари и словарики такого типа нацелены исключительно на «русский мат» (МСН; Ахметова 1996; Ильясов 1994; Буй 1995; Волков 1993 и др.). Наиболее оригинален в ряду этих словарей, пожалуй, — словарь Василия Буя (судя по лексикографическому почерку, копирайту и мастерски выполненному на обложке портрету «составителя», принадлежащий перу московских лингвистов — сотрудников Института русского языка АН РФ А. Н. Баранова и Д. О. Добровольского). Объектом описания здесь стала идиоматика обсценного характера, группирующаяся вокруг шести «гнездовых» слов (хуй, пизда, жопа, ебатъ, блядь, яйца) и некоторых их эвфемизмов. Она иллюстрируется яркими контекстами из литературы, фольклора и современной живой речи.
В словаре, изданном автором этих строк в Берлине исключительно для зарубежного читателя (Мокиенко 1995), к «полю русской брани» иной, гораздо более широкий подход. Разумеется, русские матизмы в него тоже включены с максимальной полнотой (в словаре—свыше 4 тыс. слов и фразеологизмов). Но кроме них я посчитал необходимым дать и эфвемизмы мата, и самые разные группы лексики и фразеологии, выполняющие в нашей речи инъективную функцию и воспринимаемые говорящими как вполне «приличные» экспрессемы—типа пентюх ‘глупый, недалекий человек’, Пьеха ‘о красивой нестареющей женщине’, шваль ‘негодный, ничтожный человек’, ‘распутная женщина, шлюха’, размножаться ‘совершать половой акт’, Чёрт с тобой!, Чирей тебе в ухо! и т. п. Такое понимание экспрессивной лексики созвучно традициям, выработанным ларинской лингвистической школой. Не случайно одной из последних семинарских тем, предложенных Б. А. Лариным студентам в качестве дипломных, была тема «Из истории слов шваль, шушваль, шушера». Эта работа была защищена в 1964 г. автором этих строк и стала для него надолго стимулом собирания и осмысления соответствующего материала. Кстати, с «тяжелой» руки О. Н. Трубачева среди лингвистов распространяется мнение, что проф. Б. А. Ларин был чуть ли не воинствующим противником лексикографического описания бранной лексики. В статье «Из работы над русским Фасме-
ром» (Трубачев 1978,21) он утверждает, что ему, тогда молодому этимологу и переводчику немецкого словаря, пришлось героически бороться за сохранение непристойной лексики, в то время как Б. А. Ларин настаивал на ее исключении. Комментируя это свидетельство, Б. А. Успенский замечает: «…едва ли не уникальный случай, когда лингвист настаивает на ограничении материала, исходя из внелингвистических соображений!» (Успенский 1996, 10-11).
Уникальным в этой истории кажется, однако, иное. То, что О. Н. Трубачев, который, по его свидетельству, был столь отважен в борьбе за сохранение бранной лексики в начале 1960-х годов, уже в конце 70-х начал бороться за прямо противоположное, усматривая в борьбе с такими словами проявление особой целомудренности народа, его особой чувствительности к непристойностям в языковой сфере. По его суждению, такие слова «знаменуют, так сказать, анти-культуру и особенно строго изгоняются из литературного языка и культурной жизни в эпоху массовой книжной продукции» (Трубачев 1978, 22). Уже этот уникально резкий переворот в оценке бранной лексики у известного этимолога мог бы стать доказательством того, что приписываемое им Б. А. Ларину языковое целомудрие—в лучшем случае недоразумение. Ведь ларинцам хорошо известны и многие другие факты, опровергающие саму возможность того языкового, а тем более — лингвистического пуризма у Бориса Александровича, который ему приписан О. Н. Трубачевым. И в работе над Древнерусским словарем, и в расшифровке записей русской речи, сделанных иностранцами, и при составлении словарей языка писателей, и в диалектографии Б. А. Ларин требовал, как известно, максимализма. Расшифровывая записи Ричарда Джемса 1619 г., он, например, комментирует и грубое слово wibladuc — выбля-док, «сохранившееся в народной речи наряду с эвфемизмом бог-дан… и найдёныш [‘незаконнорожденный ребенок’]», приводя «не-прикровенные» синонимы из современных диалектов: выделок, бастрык, выблядок, сколотыш (Ларин 1977,114). Показательно, что статья «Об эвфемизмах» Б. А. Ларина увидела свет в 1961 г. (Ларин 1961), т. е. именно в то время, когда им редактировался перевод О. Н. Трубачева словаря М. Фасмера. Было бы странно, если бы одноврем’енно он налагал запреты на ту же лексику. Более того, мы помним, с каким исключительным терпением и на-
стойчивостью Б. А. Ларин в этот же период требовал от университетского издательства включения в «Псковский областной словарь с историческими данными» всех материалов по слову блядь и его производным. Лишь цензура на последнем этапе редактирования вырезала этот весьма богатый материал. Записи такого рода лексики и фразеологии «в поле» для ларинцев-диалектоло-гов стали обязательным условием, и в картотеке ПОС интересующийся легко их отыщет. И если бы не общие для Б. А. Ларина и О. Н. Трубачева цензурные ограничения, то в словарях, создававшихся на ларинских принципах, этот материал во многом нашел бы свое отражение.
Конечно же, можно было бы и не заострять внимания на проблеме «отсекновения» нецензурных слов из русского Фасмера. Но, к сожалению, не только Б. А. Успенский, но и другие лингвисты с легкой руки О. Н. Трубачева начинают переносить ответственность за этот акт на научного редактора. «Под нажимом Ларина из 1-го русского издания [словаря М. Фасмера] были изъяты статьи на слова: блядь, ебать, пизда и хуй, оставлены: бздеть, дристать, дрочить, жопа, манда, мудо, пердеть, срать и добавлена статья на слово елда», — пишет молодой исследователь А. Ю. Плуцер-Сарно, добавляя при этом: «В заметке "От редакции" такое решение объясняется следующим образом: "…редакция… сочла необходимым снять несколько словарных статей, которые могут быть предметом рассмотрения лишь узких научных кругов"» (Плуцер-Сарно 2000,79; 2001,73). Взыскательный обычно филолог, А. Ю. Плуцер-Сарно не заметил, что он отождествил научного редактора с издательской редакцией и первому приписал «нажим» второго, коллективного органа. А ведь в 1 -м томе русского издания словаря М. Фасмера вслед за коротким и безымянным «От редакции» (с. 5-6) следует и «Предисловие» самого Б. А. Ларина (с. 7-10), где нет ни слова об интересующей нас лексике. Кроме того, на обороте титульного листа издательства «Прогресс» после короткого резюме дано полное название тех, от имени кого написаны строки, цитируемые А. Ю. Плуцер-Сарно: «Редакция литературы по вопросам филологии», т. е. подразделение ведущего московского издательства «Прогресс», а не конкретный ленинградский редактор. Следовательно, приписывание Б. А. Ларину «нажима» на переводчика’словаря и вырезание тех слов, за сохранение которых в «Псковском областном
словаре» он сам боролся с издательством ЛГУ, некорректно. Всем известно, что такой нажим исходил не от ученых, а от цензурных предписаний «партии и правительства». И не следует, как кажется, сейчас, после долгой и жестокой драки за сохранение таких слов, махать кулаками совсем в обратную сторону. Ведь в то запретительное время и Б. А. Ларин, и О. Н. Трубачев сидели в одной подцензурной лодке, и современный читатель русского Фасмера должен лишь благодарить их за то, что им (к сожалению, уже отошедшим в вечность) удалось сохранить хоть часть бранной лексики, отраженной в гейдельбергском издании. Благодарить обоих, а не переносить коллективную вину безгласия на невиновных.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20