Славяне, финны, балты и скандинавы на северо-западе европейской России
Не менее древней проступает «меридиональная» граница по линии Ладожское озеро — Волхов — Ильмень — Ловать — верховья Западной Двины. В «прафинно-угорскую эпоху» она разграничивала, видимо, «праприбалтийско-финский» и «праволжско-фин-ский» этнические массивы, а в конце I тыс. н.э., не позднее рубежа VII-VIII вв., по этой линии направлена основная экспансия славянского населения, разделившего прибалтийских и волжских финнов. Начиная с Приильменья (прежде всего западного) вдоль Ловати и Волхова, Луги и Плюссы, Шелони и Меты формируется «племенная территория» ильменских словен (новгородцев), ее анклав на славяно-балто-финском погра-ничье («псковское ядро») и зоны дальнейшего освоения в северо-западном и северовосточном направлении, на Ижорское плато и в Южное Приладожье12.
Речные магистрали Волхов и Ловать, через верховья Западной Двины связанные с Днепром, становятся базовой составляющей трансконтинентального «Пути из Варяг в Греки» из Балтийского в Черное море13, основной коммуникации этнокультурных контактов местных славян, финнов и балтов с продвигающимися по этому пути с севера скандинавами (норманнами, варягами, викингами) и пользующимися этим путем с юга византийскими христианами, а также хазарами (владевшими значительной частью Крыма) и мусульманскими купцами, активно использовавшими прежде всего Великий Волжский путь с Каспийского моря на Балтику14.
Нева-Волхов-Ловать-Днепр, Волга-Ока-Западная Двина (Даугава) — естественные и наиболее древние линии коммуникаций по речным трассам и долинам, на которых возникают и наиболее значимые центры, или узлы, этих коммуникаций. К древнейшим из них относится Ладога в низовьях Волхова (ныне — Старая Ладога), с середины VIII в. -контактный центр местных финнов (чуди, веси, мери), словен Поволховья-Приильме-нья, скандинавов (варягов) и верхнеднепровских славян или балто-славян (кривичей). Примерно через сто лет функцшментрального пункта Верхней Руси, или Руси Рюрика, зоны контакта и взаимодействия славян с финнами и скандинавами, берет на себя Новгород, к началу X в. на славяно-балто-финском пограничье известен Псков (возникший, видимо, как и Новгород, в сгустке «предгородских поселений» в середине предшествующего — IX столетия). Современниками этих древнейших верхнерусских городов были Полоцк на Западной Двине, Ростов Великий в Волго-Окском междуречье и Муром на Оке, Смоленск на Днепре, у волоков на Ловать и Западную Двину.
Наряду с древнейшими речными путями и урбанистическими центрами, большое значение для освоения региона имел также весьма древний путь по водоразделу Волжс-
кого и Балтийского бассейнов, со времен новокаменного века (неолита, VI—III тыс. до н.э.) выступающий как своеобразная «контактная зона» первобытных культур, сравнительно свободная для продвижения трасса миграций населения, в «диагональном» по отношению к «широтному» и «меридиональному» направлениям, с юго-востока на северо-запад. Этот «Серегерьский путь» русских летописей, от верхневолжских озер Селигер и Волга — в Приильменье, имел большое значение для постепенного продвижения масс населения, в конечном счете определивших ход демо- и этногенеза Верхней Русии.
Обобщая картину тысячелетнего славяно-финского взаимодействия на Северо-Западе Европейской России, нельзя не обратить внимание на устойчивое присутствие третьего, скандинавского фактора, в различной мере, но равно значимого для обеих других составляющих — славянской и финской. Постепенное и волнообразное распространение славян в зону обитания прибалтийско-финских народов, летописной «чуди» со сколь угодно раннего времени (определенно с рубежа VII-VIII вв.) идет на фоне и «под аккомпанемент» резких и прерывистых импульсов с северо-западного побережья Балтики, со Скандинавского полуострова16. В соседней Эстонии эти импульсы с определенной периодичностью (раз в триста лет) прослеживаются от эпохи средней бронзы (рубеж II — начало I тыс. до н.э., условно, — Х-VIII вв. до н.э.) фактически до Крестовых походов Средневековья (XII-XIV вв. в Скандобалтике), причем раз за разом, особенно на ранних этапах, «нордический импульс» постепенно растворяется в местной культуре, при этом воздействуя на нее и определяя ее своеобразие17. Территории к востоку от р. Нарвы, видимо, также должны были испытывать воздействие этих импульсов. Материалы «Очерков…» позволяют как будто наметить их воздействие в первой половине I тыс. н.э. (IV-VI вв.), когда единичные находки в бассейне р. Луги, от о. Тютерс до курганов Турова на Оредежи, можно интерпретировать как своего рода «готский импульс».
Важно при этом, что освоение мореплавания в «Архипелаге восточной части Финского залива» — Большой и Малый Тютерсы, Гогланд, Лавенсаари (Мощный) и др. — определенно относится к «периоду допарусного мореплавания» скандинавов, предшествующему «эпохе викингов». Парусные суда появляются, судя по изобразительному материалу готландских стел, «картинных камней», не ранее VII в. н.э. Допарусное мореплавание гребных судов, ограниченное этим хронологическим рубежом, начинается на Севере в эпоху бронзы (с XII в. до н.э.), и во всем этом хронологическом интервале (XII в. до н.э. — VI в. н.э.) теоретически возможна языковая трансформация древнесе-верного слова ruth — гребцы в прибалтийско-финское ruotsi — шведы.
Вероятно, эта трансформация уже состоялась, когда наступила «эпоха парусного мореплавания» викингов и Восточная Европа испытала очередной, новый импульс вторжений скандинавов на морские и речные пути Северо-Запада, это собственно «варяжский импульс» VIII-XI вв. Действие его, особенно в X в., определялось значением развернувшейся международной «пушной торговли» с Востоком, основными контрагентами которой, наряду со славянами и скандинавами, выступали прибалтийско-финские, волжско-финские и тюркские народы Поволжья. По оценке современного ориенталиста и нумизмата Т. Нунена, в X в. только оборот Волжской Булгарии с мусульманскими государствами Средней Азии достигал 1,25 млн. дирхемов в год, что предполагало экспорт 500.000 ед, пушнины (12,5 тыс. «сороков» меха) ежегодно. Значительная часть этого оборота, через земли «веси» в Приладожье, осуществлялась в Ладоге и оттуда направлялась в Скандинавию18.
Инициатива в пушной и иной торговле на речных путях Восточной Европы IX-XI вв. в конечном счете от скандинавов и финнов перешла к славянам, а пушнина Севера оставалась устойчивым и значимым компонентом экономики Русского государства до конца XVII в. Драматичными перипетиями «этнического состязания» в клю-
чевой развилке международных речных путей, Ладоге и Новгороде прежде всего определилось, по-видимому, и освоение слова ruth в славянской речи IX-X вв., где оно приобрело форму *русъ*- в первоначальном значении «княжеская дружина» и в ходе становления древнерусской государственности превратилось в название народа и страны — Русь, Россия19. Именно в ходе этих событий славянское население достигло прибрежья Финского залива Балтийского моря и в IX-XI вв. установило определенную степень контроля над устьем Невы и обоими берегами Финского залива. Процесс этот сопровождался, видимо, и определенной консолидацией и перегруппировкой финноязычной «чуди», в частности его результатами можно считать оформление этносов ижор и карел, вошедших в XI-XHI вв. в качестве союзников-«федера-тов» в состав Новгородского государства.
Третий импульс из средневековой Скандинавии, «импульс Крестовых походов» XII-XIV вв., ярче всего проявился в основании Выборга в 1293 г. Последовавшая через 30 лет стабилизация границы России и Швеции по условиям Ореховецкого мира 1323 г. на многие века вперед определила этнополитическую ситуацию в регионе, равно как и судьбу сложившихся в нем этносов и стабильность границ ИКЗ.
Кл юченоо значение Выборга, определившееся по ходу многовекового «перебора вариантов»’ (готского, варяжского, крестоносного «скандинавских импульсов»), во многом обусловлено его гидрографическим соотношением с островами Финского залива.
Остров Гогланд, где в последние годы выявляются археологические памятники широкого диапазона (от «Крестовых походов» до предположительно периода раннего железа — эпохи бронзы, как и на соседних островах Архипелага), волею судеб стал в XX в. ареной единственного в своем роде эпизода финско-славянско-германских отношений в наиболее трагическом, военном, их проявлении. Здесь 15 сентября 1944 г. состоялось едва ли не единственное в истории Второй мировой войны сражение финской армии с силами германского вермахта, когда 12-й полк береговой артиллерии майора Мартти Миеттанена отразил четырехкратно превосходивший его силы немецкий десант. 3000 солдат и офицеров вермахта, в рамках операции «Tanne Ost» получившие задание овладеть островом Гогланд, были встречены артиллерийским огнем, из 1400 высадившихся десантников 155 погибли, 175 были ранены, остальные сдались в плен и 19 сентября 1944 г. были переданы Советской армии. Потери финской стороны, насчитывавшей до 700 бойцов, не превысили ста человек (из них 37 убитыми)
Эротическии массаж для мужчин luxnight.ru.