Под особо жестким контролем находилось офицерство царской ар­мии, в массе своей прошедшее мировую войну и обладавшее большим воен­ным опытом. Согласно распоряжению властей, каждый офицер должен был регулярно являться на регистрацию в уездные военкоматы и быть готовым к призыву на службу в Красную Армию. Новой властью были предусмотрены меры наказания для офицеров. Так, согласно пункту 3 постановления Псков­ского губвоенкомата № 564 от 13 сентября 1920 г., все уклоняющиеся от призыва или скрывшие свое прежнее воинское звание считались дезертира­ми, и к ним, а также к их семьям должны быть применены самые суровые меры по законам военного времени. А согласно пункту 4 этого же постанов­ления ответственность за несвоевременную явку призываемых на службу возлагалась на районные милиции, домовые комитеты, а также на глав се­мейств, которым принадлежали призываемые. Кроме того, для контроля за настроением офицеров местные военкоматы периодически проводили среди них различные опросы и анкетирование: отношение к советской власти, мар­ксистской идеологии, диктатуре пролетариата. За попытки русских офице­ров уклониться от регистрации и, тем более, переход на сторону белой армии они и их семьи карались большевиками беспощадно.3
Так, со ссылкой на приказ Л.Д.Троцкого, председателя Реввоенсове­та Республики, и приказ 7-й армии в августе 1919 г. в срочном порядке была арестована семья бывшего офицера Василия Козлова, жителя деревни Жег-лово Островского уезда, перешедшего на сторону белых. Поскольку, со­гласно этим приказам, аресту подлежали все члены семьи, за исключением стариков свыше 60 лет и детей моложе 15 лет, то из многочисленной семьи Козлова двое его детей, 1 года и 3-х лет, были определены к родственникам в соседнюю деревню, а его престарелая теща, 80-и лет, была отправлена на жительство к сыну в другую деревню. При этом все имущество крестьянс­кой семьи, от надворных построек, скота, инвентаря до мелкой утвари, по­суды, одежды и икон было полностью конфисковано.4
Однако подобные жестокие меры большевиков чаще всего вызывали обратную реакцию среди бывших офицеров: многие из них озлоблялись и
переходили на сторону белых, записывались добровольцами в Северо-За­падную армию. Понятно, офицерский корпус старой армии в значительной своей части был последовательным противником советской власти, незави­симо от социального происхождения, национальности и вероисповедания.
Еще более драматично складывалось положение русского духовен­ства и служителей Православной церкви во время гражданской войны. Как известно, Декретом ВЦИК церковь отделялась от государства, а принад­лежность к вероисповеданию объявлялась частным делом любого гражда­нина Республики. Однако для большевиков все, что не вписывалось в их идеологию и не служило укреплению их диктатуры, воспринималось враж­дебно и, по их мнению, подлежало уничтожению. Так, помимо конфискации церковного имущества и закрытия церквей, советская власть широко прак­тиковала призыв священнослужителей и монахов в так называемое трудо­вое ополчение на основании Декрета Совнаркома от 2 мая 1918 года, подпи­санного В.И.Лениным. В приложении к этому декрету в тыловое ополчение призывались не менее, чем на один год все граждане, которые не подлежали мобилизации в Красную Армию. За уклонение от этих работ и явное им сопротивление на основании суда Ревтрибунала следовало лишение свобо­ды на срок не менее 2-х лет и конфискация всего имущества.5
Принудительная мобилизация духовных лиц на трудовой фронт с от­рывом от семьи, дома и места их службы приобрела в годы Гражданской войны большой размах, о чем свидетельствуют многочисленные документы. Так, в январе 1919 г. с пометкой «Весьма срочно» псковский уездный комис­сар Громов обращается в губвоенком с просьбой дать ему дополнительные указания в связи с массовым поступлением ходатайств от населения волос­тей «об оставлении от призыва в тыловое ополчение священников в прихо­дах на своих местах». Например, общее приходское собрание при Псковог-радской Покрово-Никитской церкви в своем «приговоре» просит оставить на месте, в Пскове, приходского священника Никандра Троицкого, где бы он «в свободное от военных занятий часы как священник удовлетворял бы наши религиозные потребности». Крестьяне сообщают о том, что отец Ни-кандр «не отличается телесным здоровьем, не имеет средств к жизни и к тому же на руках имеет больную, с пятью малолетними, жену (всего сам семь), при одной едва способной и пятерых не способных к работе малолеток».6
В другом подобном «приговоре», подписанном жителями деревни Шипякино Докатовской волости на своем всеобщем деревенском собрании, заявляется, что «мы, граждане, не желаем укротить свою леригию (так в тексте — Е.К.) и отдать священника прихода Демяниц в солдаты, а оставить на месте для ведения службы». А в приговоре, составленном крестьянами 23х деревень Псковского уезда в защиту своего священника, говорится: «По декрету о церкви, Церковь должна быть отделена от государства. Но мы, граждане прихода Руссок единогласно желаем, чтобы у нас были церковь и священник. Принимая во внимание то, что вся религия, как-то: магометанс­кая, протестантская, римско-католическая и еврейская и другие, находят
себе покровительство среди своих общин и народов, наша религия, именуе­мая Православной, не должна остаться без пастыря. Бывший наш священ­ник Иоанн Овчинников за все время служения его при нашей церкви был добрый и признательный к каждому бедному человеку.. .Желание наше не­поколебимо и намерение твердо».7
Не менее определенно выразили свое отношение к религии и крестья­не Дмитровского общества Псковского уезда. В резолюции, принятой ими 9 февраля 1919 г., говорилось: «Опасаясь нравственного развращения наше­го будущего поколения, требуем, чтобы в наших школах преподавался, как и прежде, закон божий, а так же и молитвы».8
Как же реагировала большевистская власть на массовый протест населения против мобилизации приходских священников на принудитель­ные работы? Характерна резолюция предкома Степанова, помеченная 1 ян­варя 1919г. на одном из таких «деревенных» приговоров в защиту священ­ника погоста Мелетово отца Михаила Светлова: «От призыва никто не ос­вобождается и государство не содержит священнослужителей за свой счет, так как ета служба (так в тексте — Е.К.) является частной, а не государствен­ной. А по симу ходатайство отклонить.» Любопытно, что на этом же доку­менте есть еще одна резолюция, уже от 15 января того же года: «В уездный совет. Против оставления попа при волостном комиссариате не возражаю.» Под резолюцией подпись молодого человека 22-х лет, недоучившегося ме­дика, председателя Псковского губернского исполкома Константина Гея.9
Сохранился еще один интересный документ. 24 ноября 1918 г. на засе­дании комитета бедноты деревни Самуйликова Гдовского уезда по вопросу о трудовой повинности граждан волости 53-летний крестьянин Иван Егоров Старший, несколько лет проработавший на Петроградском металлическом заводе, «вздумал защищать попа (так говорится в протоколе заседания ком­беда), чтобы на него повинность не распространялась, а, говорит, мы за него отработаем». Крестьянин был арестован. Причину этого ареста председа­тель уездного чека Иван Маляков объяснил просто: «Потому что говорил от себя лично и играл на темноте масс, подрывая авторитет волостного испол­нительного комитета, продавая народ в руки черных косматых».Чтобы вый­ти на свободу, пришлось крестьянину Егорову Старшему, вдовцу, на попе­чении которого находилось пять человек детей, уплатить штраф 1000 руб­лей, очень немалый по тем временам.10
О противоречивой политике большевиков в отношении священнослу­жителей и религии в целом говорят еще два любопытных документа, храня­щихся в одном деле ГАПО. Привожу их почти полностью без комментариев.
Телеграмма народного комиссара юстиции, подписанная Петром Стучкой, от 26 июня 1918 г. и разосланная по губерниям: «Сим объявляется, что все священнослужители, содержащиеся под стражею, лишены права со­вершать богослужения в тюремных церквах. Обязанность за исполнением сего постановления возлагается на заведующего соответствующим местом заключения».11
Другая телеграмма, подписанная Псковским губернским комиссари­атом труда Михаилом У шар новым (кстати, имевшим незаконченное началь­ное образование) и председателем Псковского губисполкома Константином Геем, была направлена в начале августа 1918 года губернскому и уездным комиссариатам по военным делам для руководства. «В субботу 7 и в воскре­сенье 8 сентября, а за сим в понедельник 16 сентября предстоят еврейские праздники — Новый год и Судный день. Все служащие в советских учрежде­ниях лица иудейского вероисповедания должны быть освобождены в эти дни от всяких занятий, но взамен 7-го и 16-го сентября должны поработать уста­новленное время в следующие воскресные дни согласно Декрета Совнарко­ма от 29 октября 1917 года».12

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34

Этой темы так же касаются следующие публикации:

В Псковской области будут благоустроены 129 дворов в текущем году

В Псковской области появятся врачи–гериатры

В 2018 году в Псковской области будет реализована программ санавиации

В Псковской области изменены условия покупки квартир для детей-сирот