9. Представленный здесь материал позволяет заново обра­титься к одному из наиболее сложных и спорных вопросов исторической фонетики — к вопросу о происхождении новго-родско-псковского цоканья. Цоканью, в частности, новго-родско-псковскому, посвящена большая литература, высказа­ны, с разной степенью убедительности, разные взгляды. Наме­тившиеся разногласия и сомнения можно сформулировать вкратце: субстратное явление или внутренний процесс? Если субстрат, то какой?
В монографии о русских аффрикатах ц и ч В. Г. Орлова объясняет возникновение цоканья в русских говорах большой физиолого-акустической близостью этих звуков, то есть внут­ренне-языковыми причинами, не связанными с финским суб-
стратом4б. Такая попытка найти причины цоканья в фонетиче­ском строе самого древнерусского языка несомненно должна привлечь историков русского языка. Но в этой концепции остается неясным очень существенный вопрос: почему только в отдельных диалектах близость ц и ч привела к их неразличе­нию? В. Г. Орлова отводит финский субстрат на том основа­нии, что он не мог отразиться в речи таких больших и значи­мых в древнерусской народности диалектных групп; кроме того, интенсивные языковые контакты славян с финнами воз­никли, как считает автор, лишь после XII в., когда цоканье уже существовало. Однако данные археологии и истории язы­ка свидетельствуют о значительно более ранних контактах между восточными славянами и финнами47.
На наш взгляд, нельзя объяснить возникновение цоканья только внутренними причинами — слабой противопостав­ленностью ц и ч в системе фонем или их артикуляционно-аку-стической близостью. Эти внутренние причины были общими для всех славян, между тем цоканье — диалектное явление, известное главным образом в окраинных диалектах. По-види­мому, внутренние условия, благоприятствовавшие возникно­вению цоканья, должны были получить поддержку в внешних для истории языка обстоятельствах, в столкновении разных языковых систем. Не случайно И. А. Бодуэн де Куртене, А. А. Шахматов, А. М. Селищев и другие слависты искали и ищут объяснения цоканья в субстрате48.
В разных славянских   диалектах, на разных   территориях
46   В. Г. Орлова, История аффрикат в русском языке в связи с образо­ванием русских народных говоров. М., 1959.
47  Ср. рецензию В. И. Лыткина на книгу В. Г. Орловой (Известия АН, ОЛЯ, т. XX, вып. I. M., 1961).
Г. И. Шевелов в названной уже книге также отвергает роль финского субстрата в происхождении цоканья, но более осторожно и по другим при­чинам. По его мнению, в области фонетики славяне не испытали воздейст­вия финнов: наиболее типичные особенности финской фонетики (фиксиро­ванное ударение, прогрессивная гармония гласных в слове, отсутствие оп­позиции по голосу и др.) ие отразились в славянских диалектах; кое-что сближает фонетический строй финнов и славян, но причины этого сходства автору неясны; неисно для него и происхождение севернорусского цоканья, вызванного, по-видимому, какими-то внутренними условиями (указ. соч., ?тр. 623—624).
48  А. М. Селищев считает, что соканье,   шоканье,   мазуренье, цоканье возникают только там, где есть неславянский субстрат. «Мы обозрели ре­зультаты изменения шипящих и свистящих согласных в разных славянских областях. Повсюду это изменение вызвано было воздействием иной звуко­вой системы». (А> М. Селищев.  Соканье и шокаиье в славянских   языках. Slavia, roC. 10, seS. 4, стр. 738. Praha, 1931).
могли быть различные конкретно-исторические условия, при­ведшие к сходному результату. В псковско-новгородском диалекте цоканье могло возникнуть и без финского субстрата, но все же, по-видимому, не по внутренним причинам. Северо­западные говоры, не пережившие второй палатализации и по­тому имевшие в составе фонем только одну глухую аффрика­ту, контактировали с близкими по строю восточнославянскими диалектами, в которых были обе аффрикаты. Контакты между сходными системами близкородственных диалектов ведут к взаимопроникновению языковых элементов более незаметно для говорящих; такое взаимопроникновение может оказаться более органичным, глубоким и менее «болезненным» для язы­ка, чем при контактах между совершенно различными языко­выми системами, например, славянской и финской.
Чуждая северо-западному диалекту аффриката ц могла отождествиться с имеющейся в этом диалекте аффрикатой ч, наиболее близкой к ц артикуляционно-акустически; сущест­венно при этом и то, что в той системе, где были обе аффика-ты, они были слабо противопоставлены одна другой. В этих условиях в диалекте, имевшем одну аффрикату, чуждый звук ц мог легко отождествиться с ч49.
Но, как известно, фонема ц появлялась в славянских язы­ках в трех возможных позициях, а пока речь шла о сохране­нии /с в новгородско-псковском диалекте только в двух пози­циях: перед новыми гласными переднего ряда и перед в\ Не появилась ли, однако, в этом диалекте фонема ц в третьей воз­можной позиции, то есть в результате так называемой третьей палатализации?
Условия переходного смягчения заднеязычных в словах овца, отец, стезя, польза и др. до сих пор нельзя считать впол­не установленными. Помимо некоторых суффиксов и итера­тивных глаголов, «третья» палатализация наблюдается только в отдельных немногих словах. В русском языке глаголы на -цать {мерцать, бряцать, отрицать и т. п.) являются принад­лежностью книжного языка, они не свойственны ни северо-за­падным, ни другим местным говорам (ср. пек. мярькать). Суффиксы -ика/-ица, -ьк- (и-ък-)/-ц- известны на Северо-3апа«
49 На связь между цоканьем и сохранением к перед е<Е указывает, не развивая своей мысли, М. Ф. Семенова в статье «По поводу двух фонетиче­ских явлений русских и латышских говоров Латгале» (сб. «Rakstu krajums». Riga, 1959, стр. 598). Автор приводит форму кявина, сосуществующую с цавьё, цавинка.
де в обоих звучаниях: земляника/-ица, черника!-ица, мати-ка/-ица «мать», улика/-ица «улица», калика/-ица «брюква», ва­ленок! валенец, венок[венец, дождек/дождец, полотенек/’поло-, тенец, гребок)гребец, кепок)кепец, кевка!кёвца1 грабельки! гра-бельцы, сливки!сливцы (Паеш-та хоть слифцъф. Палк. Анаш-кино), вальки/вальцы, платико/платице, маселько/масельце, салькд/сальцо и сальце, наконёки/наконец и мн. др.
За тысячу лет письменной истории русского языка в имен­ном словообразовании произошло много изменений, одни суф­фиксы заменились другими, более продуктивными, поэтому первоначальные звуковые отношения оказались скрытыми под более поздними пластами словообразовательных и лексиче­ских процессов. Трудно установить исторические причины та­кого параллелизма в использовании суффиксов с элементами к и ц в северо-западных говорах не только в одной и той же части речи, но даже в одних и тех же словах. Возможно, что параллельные формы появились в результате расширения функций какого-либо суффикса, более позднего обобщения одного из вариантов50. Но возможно также, что в северо-за­падных говорах один вариант (с элементом к) сохраняет ста­рое местное звучание, а второй (с ц) появился в результате контактов с другими диалектами, с книжным языком, а потом стал продуктивным и начал теснить формы на /с51.
История этих суффиксов во многом неясна. Более показа­тельны для истории этого явления в северо-западных говорах те немногие слова без суффиксов -ьк-,/-ьц- и -ик-1-иц-, в кото­рых также должна была осуществиться «третья» палатализа­ция. Показательно, что в этих говорах сохраняются (или были известны в недавнем прошлом) имена с заднеязычными вместо ожидаемых свистящих. Повсеместно распространено стега (у Даля — с пометами пек., кур., зап., IV, 320); в псков­ских говорах известно польга (у Даля — сев., вост., III, 267); Даль приводит нельга и льга «нельзя», «можно» с пометой сев. (II, 277, 522); ср. нелга в Синод, сп. Новгор. лет. (под 1128 г., стр. 22). Можно полагать, что это не новообразования, а древние   формы,   сохранившие   заднеязычный   согласный.
50  Г. И. Шевелов полагает, что -ьк- в словах кружок, скачок появился вместо -ък- потому, что после заднеязычных обобщился   уменьшительный «уффикс, вызывавший первое смягчение, причем это произошло тогда, когда третья палатализация уже прекратилась;  ср. ручка и  т.  п.   (указ.  соч., стр. 341—342).
51  Можно привести отдельные примеры, свидетельствующие о продук­тивности суффикса -ец (-Ц-) в современных   псковских говорах: костюмец (Н-Рж., Пек.), туфельцы (Оп., Остр., Печ.) и др.
В псковских говорах распространено слово месяк (месик) «ме­сяц». Последний, заударный гласный трудно идентифициро­вать этимологически, здесь может быть иной суффикс, чем в общеслав. месяц. Однако в общем перечне форм без «третьей» палатализации это слово также следует учесть. Наконец, от­метим древненовгородское звучание местоимения весь: вхоу (Вкладная ВарлаамаХутынскому монастырю, около 1192 г.)52, и къ вьхемо вамо (берест, гр. № 87, XII в.), вхе полъ (Синод, сп. Новгор. лет., под 1217 г., стр. 57) 53.

https://nbpravo.ru цены услуги юриста.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28

Этой темы так же касаются следующие публикации:

Из истории псковских говоров

Псковская жизнь как лингвистический источник

Отражение быта в речи псковских крестьян

Гимн Пскова переведен на английский язык