С фонологической точки зрения указанное диалектное акцентологическое отклонение легко объяснить. В «южнорус­ских» говорах падение редуцированных завершилось раньше, чем иа севере, и начальные этапы этого изменения ещё захва­тили эпоху фонологических интонационных противопоставле­ний. Отсюда естественное для праславянского изменение аку­товой подвижности в циркумфлексовую   и   связанное с этим
изменение праславянской окситонированной а. п. В севернове-ликорусских говорах падение редуцированных, запаздывая довольно значительно, совпало с другим этапом развития ин­тонационной системы — с обобщением восходящего типа уда­рения как ударения фонологического. Это обусловило своеоб­разие развития ударения в северо-западных русских говорах.
Устанавливается общая характеристика древнесеверного русского ударения: это было свободное неподвиж­ное ударение, развившееся из праславянского свободного подвижного ударения. Сравнительное изучение центрально- и севернокашубских, а также восточномакедонских говоров, представляющих различные этапы изменения в сторону ста­билизированного (несвободного и неподвижного) польского и западномакедонского ударения, привело к утверждению, что фонетически стабилизированное ударение развилось из праславянского свободного подвижного ударения путем утра­ты сначала подвижности, а затем и свободного характера уда­рения ‘. Именно этот первый этап разрушения праславянского характера ударения и наблюдается в древнесеверных говорах, во многих отношениях близких к западно-славянским языкам в древнейшую их эпоху. Однако в древнесевернорусских диалектах намечавшийся переход ко второму этапу изменения акцентуационных парадигм не состоялся: в XV—XVI вв. псковские и новгородские говоры в результате известных исторических событий были смешаны с московскими («выво­ды», казни, высылки), и языковые изменения пошли по друго­му руслу, в соответствии с общерусскими тенденциями.
Материал современных псковских говоров2 указывает на дальнейшее развитие типов ударений в псковских говорах. Очень трудно, имея дело с отдельными, представленными в за­писях формами, определять различные акцентологические ти­пы имен существительных: в некоторых случаях нельзя выяс­нить, в какой из этих типов войдут отдельные имена существи­тельные, известные не во всех своих формах. Здесь и не ста­вится такой цели, вполне обычной при описаний фактов лите­ратурного языка даже в историческом плане (В. Р. Кипар-ский).
2  См.: 3. Тополиньска. За словенскиот слободен и неподвижен акцент. «Македонски ja3HK». Година XIXII, кн. 1—2, CKonje, 1960/61.
3  Работа строится на материале ПОС и личных   записей автора. Уже известный  науке материал (в записях В. И. Чернышева и др.) ие привле­кался из-за недостатка   места.   Следует,   однако, заметить, что в начале века отступлений от литературной нормы в псковском ударении было зна­чительно больше, чем теперь.
Имена существительные м. и ср. р. старого склонения на *-о
Постоянное ударение на корне (баритонированная пара­дигма) встречается в ограниченном количестве слов, ср. боло­то, брод, брюхо, вал «волна», гад, горе, диво, кум, лик, лыко, мороз, тын, хлеб, холоп, хрен, шило. В других случаях нако-ренное ударение сохраняется только в формах ед. ч. Вообще ударение на флексии гораздо чаще встречается в формах множ. ч., именно в тех, которые могут иметь ударение на флек­сии и в древнесеверных оукописях: дат., тв. и предл. пп.
Слов с постоянным ударением н-а флексии несколько боль­ше, но никаких отличий в составе лексики от литературного произношения здесь нет, ср. гвоздь, грач, гриб, гувно, бельмо, блин, боб, бык, ерш, зоб, куст, лещ, луч, поп, пруд, прут, сноп, ствол, стол, тяж, хвост, хвощ, холм, холст, цеп, чело, щит и нек. др. (но ср. жаглд при лит. жало). В основном, это сущест­вительные с исконным кратким в корне. Наоборот, в словах, с постоянным ударением на корне корневой гласный как пра­вило является исконно долгим.
Из сопоставления всех этих примеров выясняется следую­щее:
1. В словах, значение которых совпадает со значением их в литературном языке, древнесеверное ударение на корне мо­жет сохраняться только в тех псковских говорах, которые по основным своим языковым особенностям являются наиболее архаичными на псковской территории, именно, районы Гдов-ский, Лядский, Сланцевский, отчасти Печерский, псковские говоры на территории Эстонской ССР. См. ударение слов брус, гриб, кнут, кряж, куль, паз, плат, сноп, ствол,, шар, шест. ‘ В остальных говорах, как показывает материал, ударение но­вое, то есть такое же, как в литературном языке: на флексии.
2.  Ударение на корне (в некоторых случаях последователь­но во всех формах) сохраняется также в собственно диалект­ных словах или в словах, чаще употребляемых именно в диа­лектной речи (бёрдо, брыль, вир, гувно, кол, конь, кряж, кут, ларь, плат, прясло, ручей, сноп, став, хлев, цвет, шмат и т. д.).
3.  Наконец, накоренное ударение сохраняется в отдельных падежных формах, но именно в архаичных падежных фор­мах, имеющих параллельные современные варианты, ср. осо­бенно старую форму им.-вин. мн.  блины, боки, брыли, дубы, край, круги, крюки, кряжи, лубы,   луги, луни,  мехи,   мосты, низы, роги, сдлпы, суки, цепы, а также архаичные формы ме­стного падежа в ед. и мн. числе:   в том годе, в лесе, в хлеве, в лесах, в пдлих, но на полях и под. Безусловно неравноценны в историческом плане примеры   в форме   им.-вин.   мн. ч.,   с одной стороны, и месгн. п. — с другой: ударение   на корне в первом случае общерусское, во втором в форме ед. ч. — спе­цифически «древнесеверное» (сюда же относятся формы род., дат. и др. пп. в ед. ч. с несвойственным литературному языку ударением на корне). Но поскольку    нас интересует   только установление архаического характера   псковского   ударения (отдельных архаических черт его), подобной дифференциации материала не делаем, рассматривая его суммарно.
Принимая во внимание факты древних рукописей северно-великорусского происхождения с обобщенным ударением на корне и сопоставляя их с ударением сущ. м. и ср. рода в со­временных псковских говорах, именно накоренное ударение мы должны признать «исконным» для определенного периода в развитии псковского ударения. На это указывает широкое распространение накоренного ударения в наиболее архаиче­ских формах, в специфически диалектной лексике, в сравни­тельно архаических по своему языковому составу псковские говорах.
Вместе с тем в ряде других псковских говоров обнаружи­вается новая важная тенденция в изменении ударения имен­ных форм. В южнопсковских говорах, более всего подверг­шихся влиянию литературного языка, появляется тенденция к обобщению ударения на флексии. Это как бы обратная сто­рона старых отношений: новое свободное неподвижное ударе­ние, но с ориентацией на флексию, а не на корень слова.
Прежде всего это касается односложных имен существи­тельных м. р. с древним подвижным ударением: прежнее раз­личие в ударении форм род. и местн. пп. ед. ч. сменяется обоб­щением  ударения    местн. п. — век: ат вяка рыбаки   Пушк.,
с вяка Пушк., как на вяку Гд., Пек., Кр.; верх: крышка с верха Остр.; кий: кию баяцца, палки Остр., как на кию Остр.; ком: нет кама Кр., два кама Пушк.; круг: сбитца с круга Печ. (но нет кругу Пушк.); лось: убили лося Пуст., у лася Кр. (но ср. похожа на лося Гд.); низ: с низа Сер., Остр., Оп., Порх. и под. Если накоренное ударение было свойственно другим формам ед. ч., оно также заменяется ударением на флексии, ср. лугом и зову Остр., цыпка в луку ходит Н-Рж., в луку бы­вают стрелки Сер., пад низом Нев. и под. Однако примеров такого рода зафиксировано немного; очевидно, это изменение только начинается в рамках южнопсковских говоров.
Функциональная причина развития такого типа ударений выясняется, как только мы обращаемся к ударениям падеж­ных форм во мн. ч. Уже в Погод, сп. псковской лет. имеется несколько примеров с ударением на флексии. Число их может быть увеличено за счет других древних севернорусских руко­писей.
Если разные ударения одних и тех же форм (например виры и вирь’1) не объясняются бытованием в различных псков­ских говорах (виры в сравнительно архаическом Дед., виры — в «неархаическом» Остр.), то эти разные ударения могут диф­ференцировать значение слова (брыли «губы»: брылй «обор­ки»; валы «волны»: валы «гряды облаков»; хлебы «хлеб»: хлебы «зерновые» и под.). Так как ударение на флексии во мн. ч. появилось в псковских говорах вместе с обобщением па­дежных флексий существительных ж. р. мн. ч. (-ам, -ами, -ах; на это как будто и указывают рукописи XVI века, отражающие начало изменения: новое для северных говоров ударение мо­жет быть только в тех падежных окончаниях, которые при­мерно в то же время получают новую флексию), основное из­менение в современных (южно) псковских говорах заключает­ся в обобщении наконечного ударения в тех формах мн. ч., ко­торые еще сохраняют ударение на корне. Положение здесь то же, что и в ед. ч.: стремление провести единое ударение по всей парадигме, в данном случае, обобщить ударение на флек­сии.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28

Этой темы так же касаются следующие публикации:

Из истории псковских говоров

Псковская жизнь как лингвистический источник

Отражение быта в речи псковских крестьян

Гимн Пскова переведен на английский язык