Так, однотипности конструкций с неправомерным упот­реблением творительного падежа двуязычным населением иногда придаётся сила и звучание нормативного диалектного явления, хотя в действительности подобная конструкция — всего лишь отражение неполного владения неродным языком.
С этой точки зрения рассмотрим некоторые наречия, по­мещённые в «Словаре русских старожильческих говоров Сред­ней части бассейна реки Оби», т. I, (Томск, 1964).
«Б р ю х а м и, нар. В период беременности. Брюхами зубы болели. Как зачажелею, так болят». (Туганский р-н).
«Б о с и к а м и, нар. Босиком, то же, что босом. Босиками на работу ходили. (Туганский р-н). Вот босиками сидите». (Зырянский р-н).
«Босом, нар. Врешь, ты не босом ходишь». (Кривошеин-ский р-н, д. Казырбак).
Эти же наречия находим в статье В. В. Палзгиной «Наре­чия  в   старожильческих   говорах   средней   части   бассейна
р. Оби (материалы для словаря)»14, где приводятся еще такие наречия, как пешками — «пешком», наряду с пёшью и попара-ми— «попарно, парами». К сожалению, в статье не указаны районы, где велись записи, ни возраст, ни национальность информаторов, что было бы так необходимо при анализе по­добных явлений. Если сопоставить эти образования с запися­ми русской речи от нерусских билингвов, то возникает предпо­ложение, не сталкиваемся ли мы здесь в какой-то мере с воз­действием на речь иноязычных конструкций. Ср. записи бесе­ды с коми: Они часто ездят туды-сюды по делами; а вот при­мер русской речи ненца: Пропали олени — сибиркой. Когда сибиркой пали олени, я плакал»15. Или аналогичная кон­струкция в записях Д. К. Зеленина: «Ну, где жо видано, штё бы ходили кулеши по утрами"?»16. (Вятская губерния).
Возможно сделать и ещё одно допущение: ряд временных наречий, широко распространённых в говорах, таких, как брюхами, годами, веснами, осенями, может быть, также в ка­кой-то степени отражают особенности языковых представле­ний нерусского окружения. Ср. Осенями (Пермское. Даль). Брюхами. В период беременности. Брюхами зубы болели17 (Туганский р-н). Годами. Иногда. Огурцы годами родятся 18. И запись русской речи от ненца: «Сибирка — тот-то худой, тот-то цистой ят; поэтому-то нонче польза нашли пока; каж-ной гот прививают, веснймы. Вода веснамы-то есь?
Семьёй ходят, фсяко, времями десять да парой (волки ходят). Один целовек говаривал времями, по-зырянски тот говорит.
Понятно, что все эти допущения требуют дальнейшего тщательного анализа фактов и новых записей с учетом сопут­ствующих обстоятельств и частоты и широты употребления этих конструкций.
Таким образом, перед исследователями русских говоров стоит еще одна мало исследованная проблема: отграничить образования индивидуального характера от устойчивых, об­щепринятых — в областях с двуязычным населением.
14 См. «Лингвистический сборник» — Труды Томского Университета, т. 174, 1964, стр. 25—28.
18 Примеры из моих экспедиционных записей 1951 года на Печоре.
16  Д. К. Зеленин. Описание рукописей архива Русского Географическо­го Общества. ВГО, X, 51.
17  Словарь русских старожильческих говоров   средней   части бассейна реки Оби, т. I, Томск, 1964.
18  Там же.
В. В. КОЛЕСОВ
РАЗВИТИЕ АКЦЕНТОЛОГИЧЕСКИХ ТИПОВ В ПСКОВСКОМ ИМЕННОМ СКЛОНЕНИИ
Обычно, говоря о древнерусском ударении, молчаливо исходят из предположения о сходстве диалектных систем уда­рения. Каких-либо диалектных различий в области ударения не отмечают. Объясняется это многими причинами, но прежде всего — неразработанностью материала, древнерусского и современного диалектного. Цель настоящей работы — ввести в научный оборот материал одного русского диалекта, прора­ботанного с исторической точки зрения. Последнее определяет необходимость предварительного исторического комментария и освобождает от необходимости детального сопоставления с инославянским и (шире) индоевропейским материалом, не­возможного в рамках короткой статьи.
Внимательное изучение древнерусских акцептованных ру­кописей приводит к четкому разграничению по крайней мере двух древнерусских диалектных групп, примерно до XVI в. от­личавшихся общим направлением^ развитии словесного уда­рения. Севернорусские диалекты, может быть, не в полном их объеме, характеризуются неподвижным накоренным ударе­нием именных форм независимо от их исконной принадлеж­ности к определенной акцентологической парадигме, тогда как в «южновеликорусской» группе памятников сохраняется про­тивопоставление подвижности: неподвижности.
Некоторое представление о характере древнесевериого ударения даёт материал Погодинского списка Первой псков­ской летописи (ГПБ Погод. 1413 XVI в.), где наряду с хлеба 1466, снега 986 в род. ед. находим греха 148, двора 172, наря-
ду с сила 154, туча 1396 — звЬзда 161, зима 246, также с зимы 556, зимою 456 и др. Поскольку подобное отклонение от пра-славянского ударения охватывает только именные парадигмы, не распространяясь, например, на глагольные (тоже свобод­ное неподвижное ударение, но не на корне), следует говорить о внутренних причинах развития словесного ударения именно в именных формах.
Принимая во внимание реконструированное Стангом ‘ раз­личие между праславянской окситонированной и подвижной акцентологическими парадигмами (последовательное ударе­ние на теме в первом случае и маргинальная окситонеза сла­бых форм во втором), возникновение такого типа ударения можно было бы представить следующим образом.
В связи с падением редуцированных, подготовляя его, про­исходит оттяжка ударения с конечных (и срединных) редуци­рованных и со срединных циркумфлексовых гласных на пред­шествующие слоги, образуя в последних новоакутовую инто­нацию. В подвижной а. п. эта рецессия ничего не меняет, так как по-прежнему сохраняется циркумфлексовая подвиж­ность—противопоставление наконечного ударения слабых падежных форм циркумфлексовой интонации корневого слога у сильных форм. Иначе в исконно окситонированной а. п. В результате оттяжки ударения на корень и появления на нем нововосходящей интонации образуется противопоставление наконечного ударения слабых падежных форм (ново) акутовой интонации корневого слога в сильных падежах, то есть акуто­вая подвижность, невозможная в славянских языках.
Может быть два выхода из создавшегося положения: аку­товая подвижность заменяется морфологически циркумфлек­совой подвижностью по правилу Мейе, продолжая тем самым общеславянские изменения того же рода (ср. голова: голову с нисходящей интонацией корневого слога в сильном падеже и лит. galva : galva с восходящей интонацией корневого слога в сильном падеже); новоакутовая интонация корневого слога обобщается во всей парадигме. В обоих случаях происходит в конце концов совпадение исконно подвижной и исконно окси­тонированной акцентологических парадигм либо в циркум­флексовой подвижности, либо в акутовой баритонезе.
Первая возможность реализовалась в «южновеликорус­ской» группе говоров, вторая — в группе говоров, к которым можно отнести и псковские.
Древность второго   типа ударения и его связь с падением
редуцированных подтверждается многими косвенными дан­ными, в частности, историей фонемы о. Во многих случаях постоянное ударение находится на корневом о, возникшем из исконного акутированного о в связи с падением редуцирован­ных: конь, коня, коню, конем, кони, кони, коней, коням, конями, конях. Мы не можем говорить об обобщении о, зако­номерно фонетически возникшего в одних формах слова и пу­тем аналогии распространившегося на все остальные падеж­ные формы. Факт такого «обобщения» противоречил бы все­му, что известно об истории о в русских говорах. В позднюю эпоху 6 могло появляться вместо о после отвердевшего шипя­щего {плечо, межой), но только под ударением во флексии; ср. это с тем, что именно 6 во флексии прежде всего стало совпадать со — это обычно именно для псковских памятников (см. «Филологические науки», 1962, № 3, стр. 104). В безудар­ном положении в корне слова не может быть о аналогического происхождения.
Очевидно, неподвижный тип ударения псковского типа воз­ник до падения редуцированных или одновременно с ним, во всяком случае, до появления о из 6. Давно замечено, что в южновеликорусских рукописях 6 графически никак не отра­жается, хотя следы существования фонемы о в южнорусских говорах обнаруживаются достаточно определенно. Раннее исчезновение фонемы о в этих говорах следует поставить в связь с подвижным характером ударения: слишком редко встречаясь (у имен существительных мужского рода только в в им. -вин. ед. и в некоторых формах множ. числа), о с самого начала могло выступать в качестве оттенка фонемы о и пото­му о обобщается во всех формах парадигмы.
Для наших целей важно подчеркнуть, что в псковских па­мятниках XVI—XVII веков, отражающих противопоставле­ние о : о, эта оппозиция возможна лишь в корневом слоге, а те акценты на флексии, которые в столь поздних памятниках уже возможны, появляются под влиянием других русских говоров, не являясь результатом спонтанного развития псковской диалектной системы.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28

Этой темы так же касаются следующие публикации:

Из истории псковских говоров

Псковская жизнь как лингвистический источник

Отражение быта в речи псковских крестьян

Гимн Пскова переведен на английский язык