Псков в преддверии нового времени
Число церковных учреждений Ульфельдтом преувеличено, думается, по впечатлению человека, видящего в городе множество церквей и их колоколен. Подобным образом «сбился со счету» и участник осады Пскова 1581-1582 гт. Ян Пиотровский, писавший, что за городской стеной красуются 300 каменных церквей «как густой лес»36. Приведенные цифры возможно уточнить. В Пскове, по данным XIV — начала XVI в., насчитывалось 40 церквей и 36-38 монастырей37. По сведениям писцовых книг 80-х годов XVI в., в пределах города и его ближайшей округи существовало 43 церкви и 52 монастыря38. Первых, возможно, было несколько больше39, но общее число культовых построек «Большого Пскова» в конце XVI в., вероятно, приближалось к 122-12840.
По дороге в Новгород Ульфельдт в контрасте с цветущим Псковом отметил разорение городов, деревень и мыз и узнал, что то были следы опричного разгрома Псковской и Новгородской областей в 1570 г. Стрельцы, пишет он, «обошли все пространство между Москвой и Псковом, сравняли с землей великое множество домов; по своему усмотрению убивали мужчин, женщин и детей… и если бы приставы не доставляли нам [пропитания], необходимого для поддержания жизни… мы неизбежно погибли бы от голода и лишений»41.
Известно, что после погрома Новгорода Иван IV двинулся на Псков, но массовых расправ там не произвел, «а повелел грабити имение у граждан… и церковную казну по обителем и по церквам»42. То ли царь удовлетворился высылкой и казнями в 1569 г. 500 именитых псковских семей43, то ли пощадил город в связи с его стратегическим военным и экономическим значением, то ли, будучи суеверным, устрашился пророчеств юродивого Николая Саллоса, как бы то ни было, город уцелел, но округа была опустошена «По селом граблением имения и пожжением животов християнских»44.
Сведения Ульфельдта, таким образом, полностью подтверждаются летописью и кое в чем ее дополняют. И спустя 8 лет после карательного похода опричников, во всяком случае, в придорожных местах ощущались его тяжелые последствия.
В разоренной северо-западной России Псков и накануне тяжелейшей в его истории осады 1581-1582 гг. казался благополучным, исполненным всеми жизненными благами. Своеобразным подтверждением сказанного является гравюра с видом Пскова, помещенная в одной немецкой брошюре, изданной в 1582 г. в Нюренберге. Название брошюры, относимой к так называемым «летучим листкам» времен Ливонской войны, в русском переводе таково: «Польские и русские ведомости. Собственное и краткое описание некоторых происшедших военных действий, а также осада мощного рус-
ского торгового города Пскова Вместе с верным описанием мира, заключенного и утвержденного между обоими властелинами, а именно его величеством королем Польским, с одной стороны, и великим князем Московским — с другой. И отдельно, подробное сообщение статей мирного договора, а также несколько правдивых сообщений и объявлений о лифляндских и турецких новостях и событиях, которые полезно знать и читать. Все вкратце сообщено из Литвы»45.
Воспроизведенное название издания, насчитывающего всего 12 страниц печатного текста, точно раскрывает его содержание. В нем описываются текущие военные события 1581-1582 гг. Повествование начинается с известий о Пскове, а среди весьма редких и забытых в нашей литературе имеются изображения Ивана IV, А. Поссевино, князя Оболенского. Последним приведен рисунок под названием «абрис или вид мощного торгового города Пскова, каким он был до осады», то есть до августа 1581 г.46
Изображение Пскова фантастично. Мы видим некий немецкий город. Он окружен двойной крепостной стеной с башнями и центральными воротами, а в центре красуется ратуша с высоким ступенчатым фронтоном, украшенным геральдическим орлом. Рисунок явно навеян немецкими гравюрами и далек от русской действительности. По разъяснениям доктора Манфреда Гуискеса рассматриваемое изображение Пскова не что иное, как сокращенная, переработанная версия часто копировавшегося вида Ню-ренберга из Шедельшской Мировой хроники 1493 г. На этой гравюре действительно показаны объекты, представленные и на рисунке Пскова: крепостные стены, ворота, школа с высоким фронтоном, украшенным геральдическим орлом, две церкви — Св. Себальда и Св. Лоренца47. «Нюренбергское» изображение Пскова привлекает, однако, тем, что рисует его процветающим, обширным, архитектурно выразительным. Читатель брошюры мог тем самым убедиться, что город далекой Московии имел все черты привычного ему европейского центра. Видимо, таким Псков и рисовался читающему западноевропейскому современнику, уже наслышанному об этом величественном городе по литературе и рассказам соотечественников.
В1580-1590 гт. восстанавливается пошатнувшееся во время русско-польской войны экономическое и торговое значение Пскова. К этому времени относятся его первые специальное довольно подробные описания, исполненные немецкими путешественниками Самуилом Кихелем и Иоганом Давидом Вундерером. Первый был в городе на берегах р. Великой в 1586 г., второй — в 1590 г. Отрывки их сочинений, посвященные России и Пскову, ныне впервые полностью переведены с немецкого на русский; они содержат множество неизвестных подробностей городской жизни, знакомят с бытом и нравами местных жителей и достопримечательностями города и его округи48. В русских источниках многие из подмеченных деталей не встречены. Приведем несколько примеров.
Немалый этнографический интерес представляют свидетельские показания оказавшегося в Пскове С. Кихеля о похоронных обрядах горожан. Его удивили захоронения в больших, закрытых деревянной крышей ямах, которые засыпались только после наполнения несколькими тысячами мертвых. Любопытство привело немца к одной из таких ям, и он даже дал мзду, чтобы открыть дверцу ограждения, спуститься вниз и в полутьме, как он пишет, с трудом осмотреться кругом. В описанном Кихелем месте общих могил безошибочно узнается существующее и ныне в Завеличье кладбище, расположенное у церкви Жен Мироносиц «на скудельницах».
Скудельница или божий дом представляла, по данным этнографии, сарай с ямой, куда свозили умерших. В литературе высказывается мнение, что скудельницы предназначались для самоубийц, разбойников, воров, пьяниц, погибших от болезней, голода, мороза, — словом, всех, кто погребался без отпевания. В действительности, как об
этом точно пишет Кихель, общие могилы отводились также для захоронения всех неимущих и бедняков, «не имеющих денег на отпевание в церкви и погребение».
Прогуливаясь по наплавному мосту через р. Великую, Кихель увидел похоронную процессию во главе со священником. Дело было летом, но покойника везли на санях. Немецкий путешественник зафиксировал в Пскове мало известный здесь по другим источникам международный, восходящий к глубокой индоевропейской древности обычай провожания умершего на санях. В Угорской Руси и Вологодской области, а также у южных славян этот обряд дожил до XIX в. Летописец впервые сообщает о погребении на санях великого князя Владимира Святославича под 1015 г. Некоторых русских великих князей и царей вплоть до XVIII в. таким образом провожали в последний путь как зимой, так и летом. В Пскове на санях везли гроб простолюдина. Этот факт из быта горожан XVI в. в исторической литературе не учтен. Видимо, распространение в средневековой России древнего, не знавшего социальных ограничений языческого обычая следует представить шире, чем это казалось до сих пор.
Не могу далее не привести необычное известие И.Д. Вундерера, который побывал в Пскове и видел в его окрестностях «двух идолов, поставленных в давние времена жрецами, которые им поклонялись, а именно Услада, каменное изваяние которого в руке имеет крест, и Хорса, который стоит на змее с мечом в одной руке и молнией (буквально — огненным лучом) в другой». Эта запись была воспринята историками с недоверием или вовсе игнорировалась. К такому отношению подталкивало и то, что Вунде-рер «приставил» к увиденным безымянным изваяниям имена славянских языческих богов, заимствованных им в известном труде С. Герберштейна «Записки о московитс-ких делах» (первое издание появилось в 1549 г.).
Приведенное сообщение Вундерера, на мой взгляд, все же заслуживает внимания. Оно обычно цитировалось выборочно. Между тем немецкий путешественник пишет, что изваяния находились поблизости от полевого лагеря Стефана Батория, войско которого осаждало Псков в 1581-1582 гг. по счастливому стечению обстоятельств именно в районе лагеря Батория (а его удалось локализовать на местности) у реки Проме-жицы, притока реки Великой, еще в конце XIX в. был найден поврежденный каменный идол, которого можно сопоставить с одним из описанных Вундерером. По-видимому, речь идет о боге солнца Дажбоге или Хорее. Его атрибут — крест — частью виден на «промежицком» идоле. Словесный портрет другого, пока не найденного идола с мечом и молнией сближает последнего с Перуном.