Проблемы нравственности
Вернемся опять к материализму, на котором так настаивают как Богданов, так и Ленин. Они спорят друг с другом о том, что такое материализм, и обвиняют взаимно друг друга в искажении чистого материализма, в «протаскивании» дуализма и пр. Но оба остаются при материализме. Это особенно странно у Богданова, ставящего знак равенства между материей и сознанием, отрицающего понятие материи как первопричины. Ои, казалось бы, мог отказаться от материализма. Однако он настаивает на том, что он — материалист Что же удерживает этих людей в рамках мировоззренческого материализма? Нам представляется, что это — проблема нравственности.
Богданов объявляет себя аморалистом, конечно, только теоретическим. В его будущем совершенном обществе не будет никаких норм морали. Будут только нормы целесообразности. Эти нормы совершенно открыты. Они Не подлежат никакому императиву и носят условный характер. Если человек хочет достигнуть какой-нибудь цели, то он должен использовать соответствующие средства. Для такой-то определенной цели — такие-то определенные средства. Нормы целесообразности — это лишь указания, как действовать целесообразно, каким образом можно легче всего достигнуть поставленной цели. Цель совершенно нейтральна по отношению к
этим нормам. Они служат любой цели и подлежат лишь проверке критическим разумом.
Встает вопрос: откуда берутся цели? Кто будет ставить эти цели? Что это будут за цели? Даже Богданов понимает, что если человек поставит себе целью убить другого человека, то нормы целесообразности подскажут ему, как он наиболее целесообразно, просто и скоро сможет совершить это убийство. По оптимистическому убеждению Богданова, люди гармонического общества таких целей перед собой ставить не будут. Мы уже видели, что вражда между людьми возникает, по его мнению, из-за различия опыта, а когда опыт будет общим, то не будет ни разногласий, ни вражды. Богданов спешит заверить читателя, что он лишь теоретический аморалист, а не в смысле совершения злых дел. И сразу опять встает вопрос: откуда Богданов берет критерий, что есть зло, а что добро? В нем самом живут, возможно, в подсознании традиции того самого христианства, которое он отвергает. Но воспитанный на его нормах целесообразности человек не будет иметь никакого, даже подсознательного, критерия для различения добра и зла. Все эти теоретические аморалисты хотят освободить человека от «пут» морали, от конкретных указаний на то, что хорошо и что плохо, что справедливо и что несправедливо. И в то же самое время они предъявляют человеку самое высшее общее требование, какое только человеку можно предъявить: будь хорош сам по себе, сам из себя, без всякой помощи, без всяких указаний, без всякой поддержки.
Еще IfepueH писал, что надо человека оставить свободным, предоставить самому себе, пусть делает, что найдет нужным. И так же, как Богданов, он сразу же заявляет, что эти слова не являются оправданием пороков и дурных дел. Человек должен стоять высоко, говорит 1ерцен, иначе он не заслуживает названия «человек». А кто и по каким критериям судит, что высоко и что низко? И что делать с теми людьми, которые не стоят высоко? Уже в одной этой фразе заложена вся проблематика уничтожения целых классов или рас, которые якобы стоят недостаточно высоко.
Категории свободы в материалистической идеологии, конечно, не содержится. В материи свобода не заложена. Энгельс называл свободу пбзнанной Необходимостью, что в действительности полностью снимает свободу. Эмпириомонист Богданов и здесь ставит знак равенства: свобода и необходимость — это одно и то же. Далеко от Энгельса он не уходит, но добавляет, что необходимость пол-
ностью имманентна обществу. Она не вне общества или над ним как некая объективная реальность, которой общество должно подчиниться. Она лежит внутри общества и тем самым совпадает со свободой. Богданов пишет, что в древних деспотиях наказывали даже за сны. В наше время (то есть в начале нашего века, до революции 1917 года) никому в голову не приходит требовать ни свободы снов, ни свободы мысли, то и другое разумеется само собой. В наше время, пишет Богданов, раздается требование свободы слова. Это требование означает одновременно требование известного насилия над теми, которые бы хотели воспрепятствовать этой свободе. И вот ввиду того, что есть еще желающие свободе слова воспрепятствовать, нужно ее требовать. Если же таких людей больше не будет, то отпадет и нужда в требовании свободы слова. Больше того, по мнению Богданова, после введения норм целесообразности самое понятие свободы будет устранено.
Это высказывание звучит весьма двойственно) а после опыта нашей страны оно звучит жутко. Понятие свободы было действительно устранено, но не так, как об этом мечтал утопист Богданов, а так, как оно единственно могло быть исключено в ходе элиминации нравственности.
Обратимся снова к Ленину. Ленин не сформулировал понятия «нормы целесообразности», но фактически и он их провозглашал, постулируя классовую мораль. Он, однако, употреблял термин «принцип целесообразности». Вспомним хотя бы его речь на третьем съезде комсомола в 1920 году: «Всякую такую нравственность, взятую вне человеческого, вне классового понятия, мы отрицаем. Мы говорим, что это обман, что это надувательство и забивание умов рабочих и крестьян в интересах помещиков и капиталистов.
Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из классовой борьбы пролетариата» (Ленин В. И. Т. 41 • С. 298—з 16). Это совершенно те же «нормы целесообразности»: все, что целесообразно для того, чтобы победить в классовой борьбе, то и позволено. Нормы целесообразности Богданова подсказывают, как можно целесообразно достигнуть поставленной цели. Так же и «нравственность» Ленина подсказывает, как целесообразнее победить в классовой борьбе. Никаких других ограничений иет. «Интересы пролетариата», конечно, формулируются «авангардом пролетариата», то есть компартией.«Классовые интересы пролетариата»
не помешали Ленину называть паразитами тех рабочих, которые работали не так, как он хотел, и требовать жесточайших мер не только по отношению к «классовому врагу», но и по отношению к этим «паразитам». Иного результата и не могло получиться при отмене обязательной для каждого человека нравственности.
Но вернемся к заданному нами вопросу: отчего и Ленин, и Богданов (последний даже вопреки своему собственному постулату гомогенных элементов) так держались за материализм? Мы думаем, что здесь заложено сознательное или подсознательное желание избавить себя от пут нравственности. В материи никаких основ нравственности не заложено. Можно и дух интерпретировать так, что он остается нейтральным по отношению к нравственности. Но все же понятие духа уже не так далеко от понятия Бога, поскольку Бог есть Дух. А они оба, как Ленин, так и Богданов, ненавидели Бога. Ленин приходил в ярость при одном упоминании Бога. Оба, как Ленин, так и Богданов, не были отвлеченными философами. Оба они были политическими борцами и стремились развязать себе руки для этой борьбы. Другие политики, творящие порою Жестокости, творят их вопреки тому, Что на словах исповедуют, и для них может наступить момент, когда они ощутят для себя границу. Материя же не ставит никаких границ. Не ставит их и основанная на философском материализме «классовая нравственность», по сути дела, никакой нравственностью вообще не являющаяся. Не ставят границ и «нормы целесообразности», они покорно служат любым целям. Отметим, что в более позднее время возникла еще одна идеология, не знающая нравственности, — это биологическая расистская идеология национал-социализма. В ней тоже жила ненависть к Богу. Но это лишь отметка с краю.
Вернемся к Ленину и Богданову. У Богданова в теории считается допустимым массовое уничтожение всех землян, если окажется, что они похожи на марсиан и лишь слабее их и пока ниже по развитию. Наследникам Ленина нормы целесообразности подсказали, как можно провести целесообразно массовое уничтожение мешавших их целям людей: например, путем искусственного голода, как это было в России и на Украине в зо-е годы или в Эфиопии несколько лет тому назад.
Философски несостоятельный материалистический монизм, будь то в вариации Ленина, будь то в вариации Богданова, оказывается практически удобным для господства тоталитарной власти.