Поселок Красногородское
Царский манифест 17 октября не только не успокоил крестьян, но вызвал у них глубокое недовольство. 31 октября Гусаков доносил земскому начальнику в Покровское: «Сегодня крестьяне соседних Лямонову деревень явились толпою в имение и, угрожая разгромить его, требовали… Вашего приезда к ним в недельный срок для дачи точных и определенных сведений:
1. О времени наделения их землею и
2. О силе и значении высочайшего манифеста по аграрному вопросу, о чем имею честь сообщить».
Копию донесения Гусакова земский начальник препроводил губернатору и «присовокупил, что среди населения Покровской волости так сильно распространена
агитационная пропаганда, что крестьяне этой волости упорно отказываются платить окладные повинности, ссылаясь на то, что платить их не следует».
Земский начальник выезжал в Лямоново и ближайшие к нему деревни и был рад поскорее уехать от раздраженных крестьян.
А на сельских ярмарках лихие плясуны били о землю картузами и пели под гармонь:
Бога нет, царя не надо, Губернатора убьем, Податей платить не будем И в солдаты не пойдем.
Ученики Матюшкинской школы — уроженцы Покровской и Синеникольской волостей А. И. Иванов и Н. А. Алексеев — распространяли в своих деревнях сатирические стихи из сборника «’В бой за свободу!».
Алексей Иванович Иванов впоследствии стал уездным агрономом, Никандр Алексеевич Алексеев — известным псковским поэтом.
1906 год стал годом крестьянских волнений в Покровской волости. Как только установился санный путь, началась массовая порубка помещичьих лесов. Рогов-ские крестьяне рубили лес в Лямонове, покровские — в имении Сниткиных. Их примеру следовали крестьяне других деревень. По всем лесам запели пилы, застучали мужицкие топоры. Не ограничиваясь этим, крестьяне ряда деревень, прилегавших к имению Богородицкому, решили разделаться и с самим помещиком Черкесовым. Летом 1906 года большая толпа крестьян напала на имение. Крестьяне разгромили молочнотоварную ферму и конный завод, растащили хлебные запасы. Но до конца разгром не довели и Черкесова упустили. Из Опочки прискакал большой конный отряд и разогнал крестьян.
В августе 1905 года министр внутренних дел Булы-
гин разработал законопроект о созыве совещательной Государственной думы, по которому большая часть населения страны — рабочие, мелкая буржуазия, женщины, военнослужащие, учащиеся и многие другие — не получила избирательных прав. Булыгинская дума была сметена революционным народом. Революция разгоралась. В манифесте 17 октября 1905 года в дни всеобщей политической стачки царь Николай II пообещал народу «гражданские свободы» и «законодательную думу», имея целью успокоить народ и разгромить революцию. Избирательный закон был крайне антидемократичен. Выборы были многостепенными, по четырем куриям (землевладельческая, городская, крестьянская и рабочая). Половина населения была лишена избирательных прав: женщины, свыше 2 миллионов рабочих-мужчин, военнослужащие, молодежь до 25 лет. Землевладельцы имели одного выборщика от 2 тысяч человек, крестьяне— от 30 тысяч и рабочие — от 90 тысяч. Дума эта просуществовала 2 месяца 10 дней (с 27 апреля по 8 июля 1906 года) и была распущена царем. В выборах во II Государственную думу большевики принимали активное участие, рассчитывая использовать выборы и думскую трибуну для разоблачения царизма и организации сил революции.
В Опочецком уезде, в том числе в красногородских волостях, вокруг Думы шла ожесточенная классовая борьба. В I Государственную думу были выдвинуты два кандидата: от землевладельцев и буржуазии — граф П. А. Гейден, от демократического лагеря — врач Нил Андреевич Ладыгин. Избранным оказался граф Гейден. Но Опочецкая социал-демократическая организация усилила свою агитацию.
Большевистское слово дошло и до красногородских крестьян. 2 января 1907 года опочецкий исправник до-
носил прокурору Псковского окружного суда: «Около двух недель тому назад крестьянин деревни Рогово Покровской волости Тимофей Савельев близ своих сеней нашел две прокламации Российской социал-демократической партии с призывом объединиться при выборах в думу, с разъяснением, что представителями в думу могут быть только социал-демократы».
Во II Государственную думу было избрано 65 социал-демократов. Граф Гейден был на этот раз забаллотирован.
II Государственная дума просуществовала 3 месяца 10 дней — с 20 февраля по 2 июня 1907 года и была разогнана царем: Вся социал-демократическая фракция была арестована и сослана в Сибирь. Это был так называемый третьеиюньский переворот, начало столыпинской реакции.
…Бодренки в Красногородской волости была самой малоземельной деревней, а ее ближайшим соседом и разорителем являлся самый крупный купец-хищник Под-мошинский. Хозяйство вел теперь сын, не меньший притеснитель, чем отец.
Вожаком у бодренковцев был парень Ефим Соловьев. В школе он учился только три года, но способности имел хорошие, любил читать, на лесных промыслах познакомился с революционерами. Читал запрещенные книжки крестьянам-соседям. А пришла революция — он их на борьбу поднял. В ноябре 1905 года бодренковцы сожгли два больших стога сена, принадлежавшего Под-мошинскому. 16 декабря за лес принялись в лесной даче «Пухлевка». Вышло на рубку 15 человек во главе с Ефимом Соловьевым. Ни лесник, ни вооруженные караульные Помошинского не посмели к лесорубам и приблизиться.
В январе 1906 года бодренковские крестьяне сожгли
принадлежавшее Подмошинскому сельцо Плесневку, охранявшееся десятью вооруженными караульными. Сделали это Петр Лукин и Григорий Барабанов. За это оба получили по четыре года каторги. Судебному следователю Подмошинский сказал: «Крестьяне деревни Бод-ренки постоянно угрожают имению или поджогом, или разгромом, ввиду чего я держу десять караульных в селе Станкееве и десять — в приселке Плесневке. Бодрен-ковские крестьяне ездят в извоз на станцию Корсовка Люцинского уезда и там набрались таких идей, что теперь после манифеста можно жечь и грабить чужое добро».
Не ограничиваясь Плесневкой, пятеро крестьян — Ефим Соловьев, Кузьма Никандров и Семен Лукин из деревни Бодренки, Филипп Васильев из деревни Ани-сименки и Дмитрий Ефимов из деревни Санды — приходили в Станкеево, чтобы его сжечь и разгромить, но потерпели неудачу, встретив, кроме караульных, полицейскую засаду.
Полицейскому уряднику, проводившему дознание о порубке леса, Ефим Соловьев пояснил, что лес Подмо-шинского отойдет весной к их деревне при дополнительном наделении крестьян землей.
В этом же протоколе урядник писал: «В начале декабря 1905 года среди крестьян Покровской и Красно-городской волостей вследствие ложного толкования дарованной свободы стало распространяться стремление к захвату частновладельческих земель и лесов. День расхищения леса Подмошинского 16 декабря был одним из самых сильных в разгаре этого стремления. Среди бод-ренковских крестьян были лица, ходившие в декабре месяце на заработки в Витебскую губернию, где в то время крестьяне безнаказанно захватывали земли помещиков, а их самих прогоняли».
В декабре 1905 года Ефиму Соловьеву пришлось столкнуться с самим графом Гейденом. Граф приезжал в Красногородское волостное правление для разъяснения крестьянам манифеста 17 октября. Граф — всероссийская знаменитость. Он 11 лет был предводителем опо-чецкого дворянства, членом псковского губернского земства, владел крупнейшим в уезде имением Глубокое с 9225 десятинами земли и большим винокуренным заводом. В уезде и губернии он среди аристократов пользовался непререкаемым авторитетом. Богатейшие опочец-кие дворяне обращались к нему не иначе как «наш обожаемый граф». Как член губернского земства граф объезжал все уезды Псковской губернии и все волости Опочецкого уезда и разъяснял дорогой его сердцу «великий» манифест 17 октября.
Звучный голос графа с бархатными интонациями слушал в поселке Красногородском многолюдный волостной сход.
Дед Семен Барабанов потом рассказывал об этом молодежи: «Вдруг слышим голос: „А где же тут, граф, насчет прирезки земли крестьянам? Нам, граф, нужна не Дума, в которой вы будете сидеть вместе с царем и писать утеснительные для крестьян законы, а земля, без которой мы пропадем". Оглянулись мы на голос, а это наш Ефим. „Этот вопрос, молодой человек, к делу не относится. Его будет решать Государственная дума",— ответил граф. А Ефим ему на это: „Нет, граф, именно этот вопрос и относится к делу. Вот у вас больше девяти тысяч десятин земли. Целое мужицкое царство можно поселить. А у нас на четырех братьев один надел. Как мы можем жить? Вот и ломаем спины на Подмошин-ского". Толпа загудела: „Не настоящий это манифест, а один обман народа. Нам земля нужна, а не Дума. Сделаем Подмошинскому забастовку!"»
Мне довелось беседовать с племянником Ефима Соловьева— почтенным стариком лет под восемьдесят’— Петром Кузьмичом Кузьминым.