МОИ ТРИ ЖИЗНИ
Автобиографические очерки
Пирожкова В. А.
У автора этой книги В. А. Пирожковой действительно три жизни. Первая началась вскоре после революции и окончилась Великой Отечественной войной. Вторая — пятьдесят лет жизни в Западной Германии, в течение которых она закончила Мюнхенский университет, стала профессором политологии и создателем журнала «Голос зарубежья». Третья — возвращение в Россию, в Санкт-Петербург, на Родину. Судьба автора этой книги — зеркало XX века, явившего человечеству и его бессилие, и его жизнестойкость. По сути, это книга о верности: верности своему языку, своей культуре — самому себе…
мои жизни
Собственно говоря, у меня была не одна жизнь, а три жизни. Родилась я в России вскоре после революции. Мои родители уже прожили довольно долгую жизнь. Им обоим было 42 года, до 38 лет они жили в старой России. Все мои тети и дяди провели значительную часть своей жизни в дореволюционной России. Мои сводные брат и сестры, две кузины были на поколение старше меня и тоже знали дореволюционную жизнь не только понаслышке. Я так хорошо впитала в себя предреволюционную атмосферу, что сразу заметила атмосферические ошибки Солженицына в «Августе 14-го», на которые ему потом указывал Р. Гуль, молодость которого прошла до революции. А в первое время своей эмиграции, когда еще были часты встречи с эмигрантами первой волны, я почти безошибочно, не вступая в политические разговоры, определяла, кто был до революции монархистом, кто кадетом, а кто меньшевиком или эсером.
Реально дореволюционный мир исчез, атмосферически он еще жил, и на него свалился жуткий, сатанинский мир изуверства, от которого атмосфера только что ушедшего не могла спасти, поскольку в ней почти исчез противовес страшной реальности — живое христианство. Сквозь этот мир приходилось пробиваться внутренне, сначала отрицая его по традиции семьи, потом пытаясь осознать, устоять под его давлением и пропагандой и создать внутреннюю защиту самостоятельно, без чьей-либо помощи. Обратиться было не к кому. И одновременно, поняв уже в 14 лет, пагубность наследия «ордена интеллигенции» с ее внутренним бессилием созидательных возможностей, я старалась преодолеть эту слабость для себя. Помогло школьное окружение, где учились преимущественно дети рабочих, дети простых людей, и где создался круг такой дружбы, которого у меня в жизни больше не было. Круг понимания без слов и не сентиментального, а сурово
реалистичного отрицания того ужаса, который нас окружал. Эта дружба продолжалась и в университете.
Вторую жизнь надо было тоже создавать самостоятельно, в чужой стране, на основе чужого языка, чужой культуры и чужой менталъности. Сначала захватывающе интересное расширение кругозора. Сколько новых для меня немецких авторов я перечитала, но и не только немецких или других западноевропейских, открылась вся прежде запрещенная русская культура, не только эмигрантская, Бердяев, Булгаков, Вышеславцев, Лосский и другие, но и прежняя, например, Константин Леонтьев. Все это на фоне полуголодного и холодного послевоенного существования в Германии, что ничуть не омрачало духовный пир. Не говорю уж о живых, читавших в Мюнхенском университете наставниках, таких, как Федор Степун, Романе Гуардини, Франц Шнабель…
Этот период в моей жизни дал мне главное — веру в Бога-Творца, Иисуса Христа, Духа Святого и дал Церковь. Иными словами, дал мне ответ на так долго мучивший меня и не дававший мне дышать вопрос о смысле жизни. И это был уже ответ на всю оставшуюся жизнь, включая и третью. Основным моим руководителем в процессе обретения веры был Романе Гуардини, хотя и Ф. А. Степун остался не без влияния в этом процессе становления веры.
Вторая жизнь была длинной — полвека, и не ностальгически пассивной, а творчески активной. Ф. Степун говорил, что есть эмигранты и беженцы. Эмигрант берет с собой пистолет (большей частью символически) и пару политических брошюр, он любит ту страну, в которой живет, за то, что она предоставляет ему свободу действий. Беженец берет с собой ладанку с родной землей и ненавидит ту страну, в которой он живет, за то, что она не Россия. Я была типичной эмигранткой.
Окончание университета с отметкой magna cum laude, то есть 1 по-немецки или 5 по-русски, две диссертации, две книги, ряд статей, многочисленные доклады по всей Германии, Австрии и Южному Тиролю, то есть по странам немецкого языка, участие в конгрессах, форумах, съездах. Общественная, интеллектуальная и даже политическая активность, вторая диссертация, доцентура, потом профессура в моем alma mater — Мюнхенском университете.
Россия в этой жизни не забывалась, но деятельность эмиграции мне долго казалась переливанием воды из пустого в порожнее. Положение изменилось, когда появились самиздат и тамиздат. Тогда и я вошла в эмигрантскую печать: «Новое русское слово», «Новый журнал», а потом стала даже издавать свой журнал — «Голос зарубежья», на ничтожные средства и силами авторов-энтузиастов и бессребряников. Последние номера этого журнала вышли в свет в… Петербурге.
Третья жизнь связана со свободной Россией. Падение коммунизма, освобождение России и возможность в нее вернуться, даже жить в моем любимом Петербурге, — это Божие чудо. Но третья жизнь не состыковалась с первой. Тех людей уже нет. Или я их не нашла. Хотя и были доклады в Москве, в университете и вузах, помещения политических собраний, лекции в Петербурге, но время активной деятельности уже позади, когда идет девятый десяток жизненного пути.
Несмотря на активную деятельность моей второй жизни, внутренне я так и не вписалась до конца в страну, где прожила полстолетия. Отдаление началось особенно тогда, когда выяснилось, что самые ярые антикоммунисты на самом деле антирусские, даже политики, которых я знала лично. Странно, но почти то же самое произошло со многими русскими борцами против коммунизма. Лишившись привычного врага, люди растерялись. Искусственно они пытаются создать себе нового врага из слепленного ими же самими образа «власти», пытаясь одновременно подновить шатающегося кумира прежних лет — неопределенный «Запад».
А в это самое время незаметно для большинства прежние структуры размываются, и возникает новая структура, хотя и многополярного, но соединенного едиными нитями мира. У гордого, победившего мир — как он и его поклонники думают — Запада уходит из-под ног почва, что грозит ему вовсе не гибелью, но потерей высокомерной исключительности и включением в общий поток мира.
Молодой российский президент, второй по счету в посткоммунистической России, понял эти тенденции развития и вступил на трудный путь их осуществления. «Дуга мировой безопасности» с
западным столпом США, средним России и восточным Китая, вероятно, представляет собой приблизительные очертания будущих структур. Но произойдет еще много движения и разных перемен.
Внутренне, духовно я легко вписалась в свою третью жизнь в новую Россию и в новое движение мира. Мне остается наблюдать его, пока Господь оставляет меня свидетелем на этой земле.
Санкт-Петербург, 6 июня 2002 года В. Пирожкова