Марбург
зование. Марбург — по преимуществу протестантский город, но при богословском факультете было маленькое католическое отделение, и я слушала курсы богословия, а также некоторые лекции по философии и истории. Русскую историю читал балтийский немец Ieopr фои Раух, родившийся во Пскове и прекрасно говоривший по-русски. Как оказалось, еще до революции гувернанткой в их семье была Берта Федоровна Эмаи, та самая, которая во Пскове ходила в немецкую комендатуру и спрашивала относительно евреев.
Мир тесен. Однажды я шла по улице и вдруг увидела, как машет руками и бежит ко мне фон Раух. Еще издали он закричал: «Знаете, от кого я передам вам привет? От Берты Федоровны Эман!» Оказалось, что она живет совсем недалеко, в небольшом городке Арользене. Я поехала туда и застала только двух женщин: Берту Федоровну и ее дочь. Александр Иванович, муж Б. Ф., скончался во время бегства. А их дочь, моя тезка, врач, еще во Пскове вышла замуж за русского врача, но его уже тоже не было в живых: он умер от рака легких. Конечно, он был курильщиком. На нервной почве у Веры появились какие-то красные пятна на коже. Сначала это казалось пустяком, но потом развилось в страшную болезнь: по-русски эту болезнь называют «волчанка». Ее привезли в марбург-скую университетскую клинику, но как врачи ни старались, они не могли помочь. Воспаление распространялось все дальше, по всей коже, зараженные части уже не могли дышать, и конец был предрешен. Незадолго до смерти, когда после визита к ней я уже хотела уходить, она вдруг попросила меня остаться еще немного и начала слезно молить мать, находившуюся все время при ней, чтобы та принесла ее ребенка (детей у них не было). «Мне бы хоть одним глазом взглянуть на моего ребенка», — молила она. Страшно было слушать эту тяжело умиравшую женщину, хотевшую видеть своего ребенка. Я отвела ее мать в сторону и спросила: «Она делала аборт?» Та ответила, что делала. «Я не знала, — сказала верующая мать, — она забеременела незадолго до бегства и там же, где работала, в псковской больнице, сделала аборт». Всех женщин, намеревающихся убить своего ребенка, следовало бы привести к этой умиравшей, звавшей того ребенка, которого она сама же убила. Я думала и о том, что эта женщина не умерла бы, будь у иее ребенок: потребность жить ради него придало бы ей силы преодолеть болезнь. А так ей не для кого было жить. Она скончалась через год после смерти мужа ровно в день его смерти.
Среди протестантов господствовал еще авторитет тогда уже покойного знаменитого «модернизатора» христианства Бультмана. Я решила познакомиться с его трудами, но не смогла дочитать его главного труда до конца. Бультман считал, что христианство не должно противоречить достижениям науки и для этого следует не проверить те или иные высказывания науки, а подогнать христианство к последним научным выводам. Но, увы, он занялся неблагодарным трудом: он пытался подогнать христианство под науку… MX века. Это обычное явление: в то время как передовые ученые в своих исследованиях давно уже ушли вперед, дилетанты донашивают обноски научной мысли прошедших лет. Я сразу заметила, насколько отсталыми были понятия Бультмана о науке, и мне ста-лоскучно его читать. Можно сделать только один вывод: не следует пытаться искажать Откровение Господа, имеющее вечное значение, подгонять его под преходящие достижения земной науки. Когда-то казалось, что открытие Коперника о том, что не Земля, а Солнце находится в центре нашей системы, подрывает основы христианского мировоззрения, и только постепенно стало ясно, что христианское Откровение не имеет никакого отношения к структуре Солнечной системы. Но как долго открытие Коперника считалось незыблемой истиной. А теперь? Теперь мы знаем то, что Библия знала давно: аремя и пространство относительны, абсолютного движения нет, и с точки зрения истинной науки совершенно безразлично, что именно условно берется за неподвижную точку, от которой отсчитывается движение других тел. За такую точку отсчета можно взять и Землю, научную истину это не затронет, но только непрактично, все астрономические расчеты крайне осложнятся. Вот и все. В XIX веке совершилось много научных открытий, вскруживших головы ученых: им казалось, что человек может постигнуть все тайны мира. К XIX веку относится и тезис советского марксизма, что мир еще не познан до конца, но до конца познаваем. В наше время наука знает, что есть принципиальные тайны мира, которые земной ум человека никогда не познает. Так, например, физики не знают, что такое субстанция материи, которая, как известно, может целиком переходить в энергию. Они могут написать множество формул функционирования материи, ио определить ее субстанцию не могут. Биологи давно знают, что для развития видов живых существ путем естественного отбора потребовалось бы во много раз больше времени, чем время существования Земли, определяемое
геологами. Как-то я слышала доклад одного биолога, стоявшего еще на старых позициях; он говорил, что происхождение видов можно объяснить научно естественным отбором и случаем, а на мой вопрос, как он научно определяет случай, он ответил, что не может дать тому научного определения. Но как же можно научно определять что-либо при помощи понятия, у которого нет научного определения? Степун Называл случай атеистическим переводом чуда. Здесь я могу, конечно, дать только краткие и популярные указания на то, что стало ясно настоящим ученым: как бы глубоко ни проникала наука в глубь строения мира, всегда останутся тайны, которые не только не познаны, но и принципиально не познаваемы. Современные компьютерщики хотят стать «богами» и сделать человека «вечным», создав… копии его мозга. Посмотрим, какими монстрами они «осчастливят» человечество.
Были в Марбурге и другие протестантские направления более глубоко верующих и отрицательно относившихся к Бультману, но в меньшинстве.
В этот период в Западной Германии было много беженцев из ГДР, и среди них знающие философию, социологию, историю и успевшие познакомиться с советским марксизмом. Они организовали общество, сотрудничавшее с издательством «Пустет», Мюнхен— Зальцбург, для того чтобы дать всестороннюю критику советского марксизма. Указанное издательство выпустило целую серию книг, в которых критиковались утверждения советского марксизма под разными углами зрения, с позиций разных наук. В этой серии вышли и мои книги: переработанная о Герцене и моя вторая диссертация «Свобода и необходимость в истории. К критике исторического материализма». Это общество организовывало доклады по всей Германии, Австрии и немецким частям Швейцарии и Италии (Южный Тироль), то есть в немецкоязычных землях. Я тоже принимала участие в этом предприятии. Мы перебрасывали друг другу доклады, устраивали симпозиумы и ежегодно встречались в Западном Берлине, куда отправлялись только на самолете и где делали доклады друг перед другом. Тогда расширились и мои знания по современной физике и биологии. До построения стены в Западный Берлин тайком пробирались люди из Восточной Германии. Некоторые из них, узнав, что я выросла в СССР, подходили ко мне с личными вопросами: например, их сын или дочь хочет поступить в высшее учебное заведение, но для этого ему (ей) надо вступить в молодеж-
ный союз и при этом заявить себя атеистом. Он (она) — верующий человек. Как можно было ответить на этот вопрос? Я лично не стояла перед такой проблемой, когда я поступала в университет, гонялись за специалистами и ценились отличники, а не комсомольцы. В ГДР было иначе. Я заверяла, что никто не будет вправе их осудить, если сын или дочь перешагнет через этот порог, но правильнее было бы этого не делать. «Но тогда в ГДР не будет католиков с высшим образованием!» Что на это скажешь? Поступать следует всегда по совести, а результат предоставлять Господу. Но как это ¦трудно живым, конкретным людям.
Когда построили стену в Берлине, мы стали встречаться в других городах: теперь уже никто не мог пробраться к нам из ГДР. Но постепенно хрущевская разрядка понизила интерес к просветительству по поводу как теории, так и практики коммунизма, да и наши ряды поредели отчасти из-за ухода из жизни некоторых соратников, отчасти от занятости других.
Но тогда я объездила всю Германию, отчасти Австрию и Южный Тироль. В каких только больших и малых городах и даже местечках я не читала доклады! У меня были три вариации: для интеллигенции, включая иногда и духовенство, затем для среднего уровня слушателей и для простых людей, хотя говорила я всегда свободно и все три вариации записаны мною не были, я их держала в памяти. Конечно, не буквально, лишь концептуально. Темами были преимущественно критика советского марксизма и положение человека в тоталитарном режиме. На последнюю тему я написала позже статью для сборника «Irenzprobleme des Ilanbens» в швейцарском издательстве «Benzinges» в 1967 году. В моем собственном переводе она была опубликована по-русски в «Новом журнале». Привожу ее в приложении для читателей данной книги*.
Страницы: 1 2