К инаугурации нового президента я вернулась в Россию…
На этот раз все было торжественнее, чем при инаугурации Б. Ельцина. Но президент Путин шел почему-то один — без чиновничьей свиты — через длинные коридоры и лестницы, что как-то визуально подчеркивало его будущее одиночество в принятии последних решении и создавало грустное впечатление…
Пришло, вероятно, время рассказать более ясно о той внутренней работе, которую я проделала со времени переворота в России и о моей переоценке многих явлений, прошедших в ее политической жизни. Я уже указывала на то, что большинство консервативных политиков и органов печати в 1ерманин стали антирусскими, хотя, казалось бы, именно они должны были радоваться падению коммунистической диктатуры в стране-метрополии. Одновременно становилось все яснее, что в посткомуннстической России управлять должны будут прежние кадры. Стоявшие в оппозиции к тоталитарной власти сделали очень много для ее разрушения, иные пожертвовали своей жизнью, но те, кто остались, не были способны к созиданию. Я об этом уже писала. Востребованными оказались те, кто привык держать власть в своих руках, управлять такой огромной, многонациональной н трудной страной, как Россия. Возглавил свержение коммунизма бывший крупный коммунист, хотя и не член Политбюро, но все же кандидат в его члены Б. Н. Ельцин. Он попробовал начать с молодых реформаторов. Они, возможно, и сделали ряд правильных шагов, но с задачей не справились, пошли слишком напролом. Вторая попытка двинуть страну по пути реформ (с молодым С. В. Кириенко во главе правительства) провалилась, в том числе и из-за разразившегося тогда мирового финансового кризиса. И наступил «застой», грозивший полным откатом. Но президент Ельцин, которого многие напрасно бранили, по-прежнему держал курс на реформы; он свой выбор сделал. Он понимал, что к власти в России должно было прийти поколение людей сорока-пятидесятилетних.
Новому президенту еще не исполнилось 48 лет, когда он принял власть. Новые люди были из аппарата, в том числе и из КГБ, откуда он вышел (хотя из внешней разведки, что носило другой харак-
тер, чем внутренний КГБ). Но были вокруг него и люди из внутреннего. Моя университетская приятельница в Мюнхене, Ингрид, о которой я упоминала, чуть было не разорвала со мной совсем из-за того, что я безоговорочно приняла Путина; она сказала, что от меня она этого не ожидала. А я… с трудом понимала ее. Я не могла жить в застывших формах, не могла раскладывать людей по полочкам и оставлять их там навсегда. Шли великие перемены, менялись и люди: кто-то понял характер перемен, воспринял их искренне и готов был действовать для проведения их в жизнь; кто-то только старался приспособиться, причем часто переигрывал, слишком старался и тем выдавал свою неискренность; а кто-то застыл в старых формах, не замечая, что происходит вокруг.
Среднее поколение, выходившие На верхи власти, — это уже послевоенное поколение, но детство его проходило на фоне героических воспоминаний о войне и победе…
Биография президента Путина известна мне из публикаций более, чем биография других, действующих сейчас во власти. Война страшно отразилась на его семье: умер в ленинградскую блокаду его маленький брат, чуть не умерла мать от голода, а отец — от тяжелого ранения на фронте. Сам он Сталина уже не застал (ему было 5 месяцев, когда Сталин умер), так что сознательно Путин сталинизма не мог наблюдать. В моей семье жили воспоминаниями хорошей жизни в дореволюционное время, и потом — ужасы революции; так, думаю, и в семье Путиных жили воспоминаниями об ужасах войны и блокады. И я могу понять, почему и как в молодом человеке могло возникнуть желание пойти в разведку — хотелось защитить страну от нового коварного нападения извне.
Как сам президент, так и его ближайшие сотрудники — государственники. И это, как ни странно, отвечает их прежней деятельности. В СССР происходило действительно постепенное перерождение, идеология мирового коммунизма переставала играть определяющую роль. На ее место выходило государство, но методы во многом оставались прежними. Экономика разваливалась; командная экономика, душившая инициативу, не могла конкурировать с американской, где поняли, что победить СССР можно не оружием, а спланированным ускоренным развалом ее экономики. Впрочем, все это известно. Сначала, видимо, все должно было развалиться, включая сам Советский Союз. Жаль, но это было неизбежно.
Как далеко зашел развал, узнали лишь при Путине, когда стало
выходить наружу, как много вольности взяли себе отдельные субъекты федерации. Их местное законодательство приходило часто в противоречие не только с федеральным, но даже и с Конституцией страны, а это недопустимо. Путин начал приводить Россию в порядок, а в такой огромной стране с 89 субъектами федерации — это колоссальная работа. Многие «удельные князьки» были недовольны. А тут еще переформировали и Совет Федерации, где нарушалось правило о разделении властей: губернаторы были и исполнительной, и законодательной властью одновременно. Многим эти перемены пришлись не по вкусу. Президент Чувашии Федоров утверждал, что Совет Федерации составлен правильно (будучи прн этом юристом)…
Я упоминаю все это, поскольку обнаружила, что не только в России, но и в западноевропейских странах юридические познания не очень распространены. Даже моя приятельница Ингрид, историк с университетским образованием, не знала о принципе разделения властей. Не напрасно я в свое время заставляла своих студентов изучать Монтескье.
Профессиональные московские оппозиционеры заговорили о новой диктатуре, хотя объявлена была совершенно необходимая России диктатура закона. Особенно возмутительно, когда по поводу таких дел, как дело Е Пасько (дела, безусловно, грязного), некоторые говорят о возвращении 37 года. Я не знаю, передавал ли, скажем, Пасько военные тайны, но даже если его осуждение — это судебная ошибка, все равно такое сравнение — профанация и издевательство над миллионными жертвами тех страшных лет. Жаль, что слишком скоро прекратилось разоблачение того страшного времени. Медиям следовало бы чаще к ним возвращаться.
Укрепляя государственность внутри страны, стараясь повысить уровень жизни, пенсии, жалованье бюджетникам, президент Путин одновременно делал очень удачные шаги во внешней политике. Как это ни было трудно, он сумел поднять постепенно хоть немного престиж России. Путин старался укреплять позиции страны как на востоке, так и на западе, однако по-настоящему можно поднять престиж государства только при укреплении его экономической мощи. Иного языка, кроме языка силы, страны, которые принято называть цивилизованными, пока еще не понимают. Экономика России постепенно укрепляется, готовится реформа армии, но все это требует очень много времени. Я кончаю эти записки в начале 2002 года
и могу только выражать твердую надежду, что развитие России пойдет по восходящей линии.
Ошибкой двухлетнего периода президенства Путина представляется мне сохранение советского гимна, хотя и с другими словами, написанными, однако, тем же Михалковым, и красного знамени — стяга российской армии. Можно ли осколки советской символики вкрапливать в дореволюционную символику Российского государства? Как соединить несоединимое?
Стремление президента не разрывать периоды российской истории и, отметая дурное и неудачное, попытаться слить в общее движение достойное, само по себе правильно. Разрыв мог вылиться в конце концов в гражданскую войну, тем более что Россия по-прежнему находится в тяжелом положении, по-прежнему она окружена странами, ищущими ее слабые места, чтобы по возможности не допустить ее возрождения (как сказал Збигнев Бжежинский: «Россия — это лишняя страна»). Но при правильном желании сохранить в экономике, культуре, даже навыках управления то, что не противоречит строительству демократического общества, — возможно ли то же самое в символике? Будем надеяться, что эта эклектика не подорвет основы российской государственности, которые должны быть незыблемыми.
11 сентября, когда, как принято теперь говорить, изменился мир, я была в Мюнхене. Буш начал собирать пеструю коалицию против террористов, и лишь мусульмане удержали его от кощунственной формулировки, что он ведет дело безграничной справедливости: безгранично справедлив может быть только Господь Бог. Кощунственно было и заявление американского президента, созвучное словам Христа: кто не за них (американцев), тот против них. России, воюющей в Чечне, не оставалось ничего другого, как присоединиться к этому походу. Разгром талибов в Афганистане помог России в чеченской кампании, где среди боевиков есть и исламские фанатики-террористы. Укрепление российской государственности поможет и в этом вопросе.
А в общем, создается впечатление, что идет наступление ислама, особенно в Западной Европе. Фанатики-террористы — это только острие. Его можно сломать. Но остановить мирное наступление ислама куда труднее. В Западной Европе христианство увядает. В Скандинавии, а теперь и в Германии разрешен официально содомский грех — однополые «браки». Но людям нужна не такая «вера»,
Страницы: 1 2