Израиль
не русский, а немецкий еврей. Он охотно с нами беседовал и рассказал нам, что здесь побывала советская делегация и эти люди спрашивали: «А кто у вас следит за тем, чтобы все вовремя приходили на работу?» — «Никто. Люди сами знают, что надо идти на работу». — «А случается у вас, что кто-нибудь работает дольше срока?» — «Конечно, это же сельское хозяйство, нельзя, например, оставить коров недодоенными и точно минута в минуту уйти домой». — «А получают они за это что-либо дополнительно?» — «Да нет же, ведь у них все есть!» — «А бывает у вас, что кто-нибудь ленится?» — «Ну, бывает, люди не автоматы». — «И такой человек тоже получает в столовой обед?» — «Да, мы думаем, что и он чувствует голод». — «Ну, — воскликнули советские посетители, — при таких условиях у нас никто не стал бы работать!» «И они называют себя коммунистами, — возмущался председатель киббуца, — не они коммунисты, мы!» Он нам сказал, что и гости могут зайти в столовую и пообедать бесплатно. Мы решили проверить и, попрощавшись с председателем, пошли в столовую, так как наступило обеденное время, и сели за один из длинных столов. И в самом деле, нам подали обед, не спросив, кто мы, откуда, зачем сюда явились.
В полукоммунистических киббуцах люди жили семьями вместе со своими детьми и получали деньги на руки, но земля и орудия производства принадлежали обществу. А существовали и заядлые индивидуалисты, которые могли приобрести кусочек земли в собственность и обрабатывали его сами, но, поскольку сельскохозяйственные машины стоили дорого, они складывались и приобретали совместно дорогие машины, такие общины назывались «мошав».
Когда стали приезжать евреи из СССР, никто из них не шел в коммунистические киббуцы, они говорили: «Нам надоели колхозы». Но еще и до их приезда, в 1966 году, начался кризис этих киббу-цев. Конечно, они вообще могли существовать лишь потому, что люди шли в них добровольно и в любое время могли их покинуть. Но все же в значительной мере они держались на идеализме и энтузиазме основателей, первых пионеров. А этот дух начал постепенно испаряться: Израиль превращался в обычную, нормальную страну. А для первых пионеров, теперь уже старых людей, это было очень трудно. Я помню, что пока я там была, забастовали медицинские сестры, требуя более высокой зарплаты. К моим родственникам приехали друзья, тоже уже немолодые людигмуж и жена. Я не забуду трагического выражения лица этой женщины, тоже бывшей медицин-
ской сестры, когда она говорила: «Сестры бастуют! Им надо больше денег! А больные? Да разве кто из нас в то время, когда мы были молодыми, думал о деньгах? Мы хотели только одного: строить свое государство, у нас свободной минутки не было. Когда мы женились, не было времени сходить купить кольца, мы их одолжили, и от раввина сразу же побежали на работу, я — на свою, он — на свою». Для старых сионистов-идеалистов это было трагедией, но в историческом аспекте — нормальным явлением: на одном голом энтузиазме ни одно государство долго жить не может, оно или погибнет, или, изжив энтузиазм, трансформируется в нормальное государство с нормальными гражданами, для которых важна и их зарплата. Израиль находился в этой фазе. И все же над страной, как черная туча, висела угроза войны; это чувствовалось во всей ее атмосфере.
В Израиле знакомства возникают быстро как среди русских, так и среди немецких евреев (я вращалась в этих двух группах). Познакомилась я и с очень приятной немолодой дамой, типичной русской интеллигенткой Розой Николаевной Эттингер. Когда в следующем году разразилась шестидневная война, все мы сначала волновались. В Германии общее настроение было весьма произраильское, но никто не думал, что все кончится так быстро и так благополучно. И почти сразу я получила письмо от Розы Николаевны: «Приезжайте, теперь можно посетить все святые места!» — писала она (до этого Иордания не впускала тех, у кого была в паспорте израильская виза; надо было сначала ехать в Иорданию, а израильскую визу просить поставить на отдельном листочке, который вставлялся в паспорт при переезде из Иордании в Израиль. Мне это показалось слишком сложным). Сразу поехать я не могла (в университете еще шел семестр), но в начале августа, на сей раз не на пароходе, а на самолете, я помчалась туда…
Мы ходили сквозь дыру, пробитую в иерусалимской стене, посещали христианские святыни, смотрели мечеть Омара и Стену плача. Но когда я спросила в туристическом бюро, можно ли поехать по Иордании, в Вифлеем и дальше, в Иерихон и пр., мне ответили, что ездить туда еще рано. Но другая знакомая сказала: «Да чего вы спрашиваете, идите к Дамасским воротам в старый город, оттуда идут арабские автобусы; можете все объездить» (в самом деле, тогда арабским линиям разрешалось работать).
И вот в стареньких автобусах (часто без стекол) я объездила всю оккупированную иорданскую территорию, Вифлеем, Хеврон,
Иерихон, конечно, Рамаллу. 1уристов тогда в этих автобусах не было, паломников тоже, но израильтяне не боялись разъезжать по только что оккупированной стране, так что в глазах арабов каждая женщина в европейском платье была израильтянка. В христианском на 6о% Вифлееме даже радовались оккупации, считая, что мусульмане их прежде притесняли. В Вифлееме мальчишки кричали мне приветливо: «Шалом». А в Хевроне на арабском рынке на меня бросали такие мрачные взгляды, что я предпочла уйти с базара, не стоило рисковать получить нож в спину. В Вифлееме израильские солдаты беспечно разгуливали с винтовкой за спиной, а в Хевроне стояли часовые с ружьями наперевес. В Хевроне есть мечеть, где находятся гробницы Авраама, Исаака и Иакова. В Иордании в нее разрешалось входить только мусульманам. Но для мусульман важен лишь Авраам как их предок, но не Исаак и Иаков, тогда как для иудеев и христиан важны все три патриарха. Израильские власти открыли эту мечеть для всех, лишь в пятницу мусульмане могли воспретить вход представителям других религий и совершать здесь свои молитвы. Но то, что в другие дни недели туда ходили все, чрезвычайно раздражало арабов. В Иерихоне и даже на Иордане, где еще иногда шла перестрелка через реку и где израильские солдаты проверяли документы пассажиров, обстановка была спокойнее. Между Иерусалимом и Рамаллой располагались богатые виллы и благоухали прекрасные фруктовые сады. Цены на фрукты в Израиле сразу же упали: фрукты из Иордании были дешевле и лучше. Там не было только апельсиновых плантаций. Такие плантации существовали в 1кзе, но настолько неухоженные, что эти апельсины нельзя было продавать на Запад, и арабам разрешили торговать своими цитрусовыми с коммунистическими странами, где и таким апельсинам были рады. Много позже, уже в начале 8о-х годов я была снова в тех местах, где иорданские арабы выращивали свои прекрасные фрукты (между Иерусалимом и Рамаллой), но там уже не было ни арабов, ни вилл и садов, лишь только многоэтажные дома для приезжающих из СССР Мои новые друзья не поняли меня, когда я спросила, куда же девались сады и виллы. Они ведь приехали в Израиль позже.
Вообще, в оккупированной Иордании жизнь была значительно более благоустроена, чем в других арабских странах. Большинство палестинцев бежало именно в Иорданию, когда было создано Государство Израиль. Но «маленький король», король Хусейи сумел для
всех построить небольшие, хоть и простенькие домики. Палестинцы получили иорданское гражданство, могли учиться за границей, если им удавалось получить стипендию той или иной страны. Потом мы со знакомыми ездили в Газу и пришли в ужас от того, как Нассер держал палестинских беженцев — в палатках из разорванной парусины. Египетского гражданства они не имели, и молодежь не знала, что ей делать в этих жалких беженских лагерях. Зачем король Хусейн ввязался тогда в войну? Теперь не было бы никакой палестинской проблемы.
Из Тнвериады все же начали уже ходить туристические автобусы в оккупированную часть Сирии, к истокам Иордана. Там мы пили кристально чистую воду из ручейков, питающих святую реку Иордан и поражались сирийской нищете. Сирийцы тоже пробовали продавать фрукты, но те были такими неприглядными, что никто не решился купить. Никакого сравнения с сочными иорданскими! Видели мы и разбитые советские танки. Израильские военные показывали нам три ряда укреплений, построенных для Сирии советскими специалистами. Но сирийская армия сражалась, и притом хорошо, как говорили военные, только на первой полосе укреплений; когда она была прорвана, они, вместо того чтобы отступить на вторую и сражаться там, бежали сломя голову, бросив две следующие полосы укреплений. Другая психология, чем у русской армии!