Их имена не должны забыться
Петр и Иван очень почитали свою мать. В феврале 1830 года Петру дали отпуск для свидания с нею в Ахтырском уезде Харьковской губернии, с запрещением въезда в Харьков и отлучки в другую губернию и с тем, чтобы при нем находился специально откомандированный «благонадежный» офицер (понимай — соглядатай). Это была последняя встреча сына с матерью. Через полгода он умер от холеры во Владикавказе и приказом от 3 сентября 1830 года был исключен из списка офицеров.
Находившийся на каторге поэт-декабрист Александр Иванович Одоевский, узнав о смерти Петра Коновницына, с которым был хорошо знаком по Петербургу и тайному обществу, посвятил ему проникновенные стихи:
На грозном приступе, в пылу кровавой битвы,
Он нежной матери нигде не забывал, —
Он имя сладкое сливал
Со словом искренней молитвы…
Опять увидеть взор очей,
Услышать радостные звуки,
Прижать к устам уста н руки
Любимой матери своей —
Вот были все его желанья.
Уже минули дни страданья —
Бе опять увидел он;
Но дни минутные свиданья,
Но нх взаимно сладкий сон
Едва приснился им… н снова
Из-под семейственного крова
Он в край восточный полетел…
Восторгом взор его горел;
Еще от сладкого волненья
Вздымалась радостная грудь —
И, не докончив сновиденья,
Уже он кончил жизни путь…
Когда, в последний час, из уст теснился дух,
Он вспомнил с горестью глубокой
О нежной матери, об узнице далекой
И с третьим именем потух…
Говоря об «узнице далекой», поэт имел в виду сестру П. П. Коновницына Елизавету Петровну Нарышкину, последовавшую в Сибирь за своим мужем. Предполагают, что в предложении: «И с третьим именем потух…» — идет речь о младшем брате Петра Петровича — Иване Петровиче Коновницыне.
Иван Петрович Коновницын немало лет прослужил на Кавказе. В 1835 году он женился на Марии Николаевне Бахметевой. В апреле 1836 года ушел в отставку в чине штабс-капитана. Однако отставнику запрещался въезд в столицы, и он оставался под надзором в слободе Никитовке Ахтырского уезда Харьковской губернии.
В 1838 году, благодаря хлопотам матери, освобож* ден от надзора с предоставлением права жить где пожелает, кроме столиц.
Через четыре года ему был разрешен въезд в столицы. Был директором конторы Харьковского коммерческого банка. Дослужился до надворного советника.
В 50-х и 60-х годах Иван Петрович Коновницын жил в имении Кярово Гдовского уезда. Там и умер, по одним данным — в 1867 году, а по другим — в 1871-м. Похоронен в церкви сельца Кярово. Там же погребена и его супруга.
Жена декабриста
н
Пленительные образы! Едва ли В истории какой-нибудь страны Вы что-нибудь прекраснее встречали. Их имена забыться не должны.
И. Некрасов. Русские женщины
| ескончаемый сибирский I тракт. Полосатые верстовые столбы. Короткие остановки на постоялых дворах. И снова долгий и томительный путь. Все сильнее припекает весеннее солнце. Карета с трудом передвигается но раскисшей дороге. Молодая женщина то озирает незнакомые места, то, закрыв глаза, надолго задумывается.
…Родительская усадьба в сельце Кярово под Гдо-вом. Беспечное детство. Лиза Коновницына — единственная дочка в семье. Получила хорошее домашнее образование. Нет, она ничего не забыла: ни запаха влажного ветра с Чудского озера, ни шелеста лип в парке, ни церковных служб в фамильном храме по праздникам. Как сейчас перед глазами стоит отец Петр Петрович — уже немолодой генерал, прославленный герой Отечественной войны 1812 года. Это о нем писал поэт В. А. Жуковский:
Хвала тебе, славян любовь, Наш Коновницын смелый…
Отца уже нет: ему не было и шестидесяти, когда сошел в могилу. Похоронен он на древней псковской земле, в родных пенатах — Кярове. Но жива мама, Анна Ивановна. Сколько ей, бедной, пришлось вынести, когда узнала, что сыновья Петр и Иван арестованы за причастность к декабристскому движению и сосланы на Кавказ, а дочь отправилась в далекую Сибирь к мужу: он тоже участвовал в тайном союзе.
Вспомнила, как в последних числах февраля 1825 года у них, Нарышкиных, в московском доме на Пречистенском бульваре собрались друзья мужа — Евгений Оболенский, Иван Пущин, Кондратий Рылеев. Уже тогда она догадывалась, что Михаил и его товарищи что-то замышляют против царя, хотят добра для народа. В тот вечер Рылеев читал свою «Думу».
Михаил Михайлович, или Мишель, как звали его в семье, был всего на три года старше жены. Полковник Тарутинского полка, блестяще образованный человек. Происходил из старинного и знатного рода Нарышкиных, откуда вышла и мать Петра Великого. Но и Мишель не захотел больше мириться с самодержавием, выступил против царского деспотизма. В начале января 1826 года его арестовали в Москве и увезли в Петербург, в Петропавловскую крепость. И вот приговор — восемь лет каторги и поселение в Сибири.
Прошло всего два года со времени другого царского указа о выдаче ей, фрейлине и графине Елизавете Петровне Коновницыной, 12 тысяч рублей в евязи со свадьбой ее и Нарышкина Михаила Михайловича.
Родилась дочь. Но недолгим было материнство. Девочка еще совсем крошечной захворала и умерла. И вот новое горе. Нет, она не оставит мужа в беде, последует за ним хоть на край света.
Вблизи Тобольска нагнали закованных в кандалы измученных людей. Это были офицеры восставшего Черниговского полка Сухинов, Быстрицкий и Моза-левский. Их вели на каторгу. Она не могла остаться равнодушной. Ведь черниговцы страдали за то же дело, что и муж. Посетила их в тюрьме, где они остановились на ночлег, рассказала все, что знала о судьбе их товарищей-декабристов, просила принять на дорогу деньги.
Дни проходили за днями. Проехали Колывань, что под Новосибирском, Красноярск, Нижнеудинск, Иркутск. А там, за Байкалом, и Чита, где томятся в остроге муж и его товарищи.
…Царь разрешил поездку в Сибирь. Несколькими месяцами раньше уехали Трубецкая, Волконская, Муравьева… Не читая, подписала Нарышкина документ, по которому теряла свои дворянские права, превращаясь в жену ссыльнокаторжного со всеми вытекающими отсюда последствиями…
В яркий майский день 1827 года въезжала Нарышкина в Читу. Еще издали увидела окруженный частоколом острог. Услышав за забором голоса, Елизавета Петровна остановила лошадей, заглянула в щель и увидела мужа. Она громко, срывающимся от волнения гэлосом позвала его. Михаил Михайлович узнал голос супруги и, гремя кандалами, побежал к частоколу^ Оба прильнули к небольшой щели. Кандальный звон, тюремный облик мужа, острог — все это настолько потрясло молодую женщину, что она потеряла сознание.
Е. М. Нарышкина была умна, характер имела несколько замкнутый. Поэтому ей приходилось порой труднее, чем другим женам декабристов, более общительным. Но при близком знакомстве, как свидетельствуют современники, Елизавета Петровна раскрывалась как добрый и благородный человек, беспредельно преданный мужу и его товарищам. Все любили ее и звали ласково на немецкий манер Лизхен.
О внешности Нарышкиной можно судить по портрету, созданному декабристом Н. Бестужевым в Петровском Заводе в 1832 году и воспроизведенному во многих книгах о декабристах и их женах. Смугловатое лицо, небольшой рот, высокий лоб, слегка вздернутый нос, красивые печальные глаза. В Псковском музее-заповеднике хранится другой портрет Елизаветы Петровны, написанный неизвестным художником кон-;
ца XVIII — начала XIX века. На нем она изображена девочкой лет восьми-девяти с розой в руках. Хотя портреты разделяет без малого четверть века, можно с уверенностью сказать, что на них изображено одно и то же лицо.
Нарышкина была очень музыкальна. «Мы часто наслаждались пением дуэтов Марии Николаевны Волконской с Елизаветой Петровной Нарышкиной», — писал в воспоминаниях декабрист А. П. Беляев.
В Чите декабристы чистили казенные хлева и конюшни, подметали улицы, копали рвы и канавы, строили дороги, мололи зерно на ручных мельницах. Каждое из четырех помещений Читинского острога имело свое название. Одно из них, где жили преимущественно москвичи, именовалось «Москвой», другое называли «Новгородом» — здесь шли жаркие политические спс-ры, третье — «Псковом», младшим братом Новгорода, и четвертое, где содержались члены Общества соединенных славян, декабристы называли «Вологдой». Жены декабристов жили вблизи тюрьмы в деревянных избах. Они имели право видеться с мужьями лишь дважды в неделю, по одному часу, и то в присутствие дежурного офицера. Позже наступило послабление. А в августе 1828 года с декабристов сняли кандалы.
Елизавета Петровна, как могла, облегчала участь мужа, поддерживала его морально, научилась стряпать обеды, вести хозяйство. Михаил Михайлович Нарышкин, член «Союза благоденствия», один из крупнейших деятелей Северного общества раннего периода, участник московской управы этого общества, никогда не жаловался, отличался скромностью и кротостью. Когда болела жена, он трогательно и беззаветно ухаживал за ней.
В Чите М. М. Нарышкин, как й его товарищи, пробыл около четырех лет. В августе ISSO^t^a^tc всех де-
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30