Диссертация о Герцене
сомнения великий писатель пытается заглушить тем, что Великий Инквизитор служит якобы дьяволу.
Но это не убеждает. Слишком очевидно, что Великий Инквизитор говорит много правды о человеке, хотя и обобщает отрицательные моменты, искажая тем самым картину мира, но не снимая правильности антиутопического взгляда на мир и человека.
Разыскивая литературу о Достоевском, которого я подключила к диссертации, я наткнулась на книгу Романо Гуардини «Религиозные образы в творчестве Достоевского» (итальянец по рождению, Гуардини прожил всю жизнь в Германии и писал по-немецки; ныне эта его книга существует и в русском переводе). Меня поразила глубина анализа Гуардини, также и его ясный взгляд на знаменитую «Легенду», объяснивший мне то, что я сама уже начала понимать. Гуардини тогда читал лекции в Мюнхенском университете, перейдя в Мюнхен из Тюбенгема, но я была слишком занята диссертацией и не ходила тогда на его лекции. Впоследствии Гуардини сыграл большую роль в моем духовном становлении.
Меня привел в восторг другой автор, которого я тоже включила в свою работу, — самый оригинальный и самый обойденный вниманием русский мыслитель Константин Николаевич Леонтьев. Смелость его мысли изумительна. Он не тешил себя земными утопиями, говоря обществу: всем лучше никогда не будет, одним всегда будет хуже, другим лучше, и если и есть прогресс, то он заключается в перетасовке и перемещении тягот и забот жизни, а вовсе не в каком-то всеобщем продвижении к прекрасному будущему. Земного рая не будет, а после каждой попытки его создать становится еще хуже. Леонтьев даже заметил, что технический прогресс совсем необязательно ведет к улучшению жизни общества. В конце XIX века он мог привести как пример совсем невинный в наших глазах поезд и писал, что это техническое усовершенствование может, например, вовремя доставить сына к умирающей матери, но также и бандита к месту, где тот задумал совершить преступление. Технический прогресс нейтрален по отношению к добру и злу и может служить одинаково и тому, и другому, а иного прогресса общества, кроме научно-технического, история не наблюдает. Теперь, в конце XX века, мы знаем, что технический прогресс не только может служить злу, но и сам понемногу превращается во зло. Уничтожение природы, загрязнение среды — все это результаты технического прогресса. Уверены ли мы, что мирное использование атомной энергии —
добро в противоположность злу нуклеарных бомб? Дело не только в Чернобыле и многих других маленьких «чернобылях», но и в захоронении отбросов с непредсказуемыми пока результатами.
Монархист, любивший «византийскую» Россию, Леонтьев не остановил своей мысли перед предсказанием гибели именно этой России. Он не утешал себя розовыми видениями суперхристианской будущей России, а писал, что Россия бросится первая вперед под знаменами интернационального материализма и тогда появится такой диктатор, который сможет высунуть язык Великому Инквизитору господина Достоевского, то есть он будет несравненно страшнее. Незадолго до своей смерти (в i8gi году) он писал Владимиру Соловьеву, что русским, может быть, еще 2о лет разрешат молиться, потом церкви и монастыри будут закрываться, и добавлял, что у него мороз пробегает по коже, когда он представляет себе, что Соловьев в этот момент улыбается.
Для нас, переживших все это на собственной шкуре: и диктатора, и колхозы, и закрытие, даже разрушение церквей и монастырей, преследование духовенства и просто верующих, было потрясающе читать такие точные пророчества нашей трагедии, предсказанные в XIX веке. Но тогда никто не внял Леонтьеву, даже тот же Владимир Соловьев. Голос Леонтьева остался вопиющим в пустыне, в пустыне самонадеянности, поверхностного ожидания какого-то благостного переустройства, настроения розового тумана, которого вначале не смогла изменить даже начавшаяся война: граждане ликовали, и пессимистом считался тот, кто сомневался, что война продлится больше шести месяцев и кончится блестящей победой. Увы, «кого Бог хочет наказать, того Ои лишает разума».
В свою диссертацию я включила даже книгу Иванова-Разумника «История русской общественной мысли», поскольку тема моей работы — «Категория мещанства у Герцена», а «мещанство», то есть средние слои общества, его опора, были, увы, главными врагами российских прогрессистов. На iooo страниц книги Иванова-Разумника не нашлось места не только для К. Леонтьева, но даже для В. -Соловьева, хотя в ней мелькает много имен, в наше время уже давно позабытых. Заканчивается она апофеозом русской интеллигенции, настоящее которой прекрасно, а будущее непредставимо светло. Уже годы спустя мне в руки попалась другая книга того же Иванова-Разумника, изданная в русском издательстве в США. Она называлась «Тюрьмы и ссылки». Это была совсем другая книга.
Если первая его книга вышла в начале XX века, еще в царской России, то вторая _ в бо-х годах и уже вне России и повествовала не об утопическом, а о свершившемся будущем «блистательной русской интеллигенции». Заглавие второй книги достаточно ясно это будущее характеризует. Вначале автор описывает свой арест еще в царское время, когда он был бунтующим студентом. Содержание и питание в тюрьме было вполне приличными, к тому же «прогрессивное» купечество, жалевшее «бедных» студентов, завалило их продуктами и папиросами, так что, не будучи в состоянии все использовать, они раздавали часть тюремщикам и их семьям. Арестованным студентам разрешалось собираться вместе и читать по очереди доклады, а когда сидевшие в другом тракте курсистки заявили что они хотят прослушать некоторые доклады, в частности доклад автора книги, то разрешили прочесть его и перед девушками. Затем Иванова-Разумника приговорили к высылке из Петербурга и разрешили самому определить место ссылки. Он выбрал… Крым и прекрасно там отдохнул.
А потом идут советские аресты, которые для него как-то все же оканчивались освобождениями до следующего ареста, в одну из таких пауз началась война, он попал под оккупацию и смог бежать за границу, так что свое личное будущее может обозначить как относительно счастливое. Первое тюремное заключение в 2о-е годы было терпимым. В начале Зо-х все стало много хуже, общая перенаселенная камера, но в ней еще можно было как-то поместиться. Новоприбывавшие арестанты могли проносить в камеру газеты и хватало сил на обсуждение политики.Так, в i933 году много говорили о пожаре рейхстага в Берлине. В камере сидел неизвестно за что извозчик. Следователь требовал от него признания, но в чем не говорил; начали бить. Наконец однажды мрачный извозчик вернулся в камеру еще более мрачным и сказал: «Я признался, а он мне оплеуху дал». _ «в чем же ты признался?» — «Рейштаг поджег». Следующий арест в конце Зо-х привел автора в нестерпимо набитую камеру. Можно было только стоять, воздуха не хватало по предсказанию самого же Иванова-Разумника, общество прогрес-сировало…
От утопии создания совершенного общества на земле работа над диссертацией меня полностью излечила. Царствия Божия на этой грешной земле не будет, а каждая попытка его создать оборачива-
https://kzn.help-time.ru стоимость услуг сиделка.